не спеша взвалил на себя рюкзак, крест-накрест повесил оружие и взял в левую руку алебарду наподобие посоха. И только когда открыл дверь в подвал, Сан Саныч решился:
– Скажите. Много вы замков построили?
Гость повернулся, пожал плечами.
– Не очень. Три. Но если точнее – два. Один не считается, скажем, пробный.
– Чего же так? Вроде бы разбираетесь.
– Ха. Раз уж я такой умный, так?
– Нет-нет, я не об этом. – Хозяин замахал руками, понимая, что не особенно-то он убедителен, что не укрылось от цепкого взгляда гостя. Гром понимающе закивал, ещё раз рассеянно, будто виновато, осмотрел комнату, улыбнулся.
– Всё нормально, в конечном итоге все говорят именно об этом. Так что же случилось, и как же ты смог так быстро сменить свой успех на упадок, да? Не стоит извинений, я привык.
– И всё-таки.
– И всё-таки… не знаю, как сформулировать точнее. Понимаете, судя по всему, я наступил на собственный хвост и поселился в построенном мной замке. – Гром умоляюще посмотрел на Сан Саныча, – понимаете? Нет? Ну ладно. В общем, не дай бог вам поселиться в собственном замке.
И уже закрывая дверь с той стороны, закончил:
– И потом. Знаете, я больше не верю в свою правоту.
В комнате стало как будто легче дышать. Флинт вздохнул, взял шуруповёрт, саморезы и начал возиться с дверью. Мэри по внутренней сети вызвала бот-пылесос – гость заметно натоптал. Сан Саныч взял стакан Грома, отнёс в раковину. Зажурчала вода, хозяин так задумчиво смывал со стакана следы гостя, так усердно натирал салфеткой, что совершенно потерял счёт времени. В голове стучали слова, сказанные Громом перед самым уходом.
– Так что же случилось и как же ты смог, так быстро сменить свой успех на упадок… Мэри, Флинт…
– Это стихи, – подхватился Флинт, – по размеру понятно. Но я их не слышал.
– Я тоже не слышала, – подхватила Мэри, – но этой фразы оказалось достаточно. Они есть в Сети. Сейчас выведу на экран.
Через мгновение по экрану, где обычно транслировались матчи по спейсболу и хореографии в невесомости, побежали строчки.
Мне так надо…
На улице тишь, на улице ночь,
Фары машин врезаются в темень,
Бьёт по подоконнику дождь,
На стену свеча отбросила тень.
Дымит сигарета, угаром в глаза,
Пером по бумаге выводятся строчки,
Твоё полотно – бумага: дерзай!
Твой бисер – слова, запятые и точки.
Ты бог этих душ, их рок и судьба:
Захочешь – возвысишь, захочешь – опустишь,
И праздничный туш сыграет труба
И реквием: ей всё равно – как научишь.
