не оценила. Ну, сказала она и сказала. «Это же хорошо, что я не буду одна», – думала я, пока весь мой мир с грудничком не ограничился четырьмя (нет, не стенами) углами кровати, на которой, мне казалось, я лежала круглосуточно и кормила грудью ребенка. Мне думалось, что я ежесекундно должна присутствовать с ней на расстоянии, не превышающем 20 сантиметров, и кормить. Или наблюдать за тем, как она спит, кряхтит, смотрит сквозь меня в одну точку, пукает, пугается собственных ручонок – в общем, знакомится сама с собой и окружающим миром. А саундтреком ко всему этому была необъятная тишина. Я – ответственная «яжмать», мне нельзя смотреть телевизор, теперь у меня есть дочь, ей будет мешать этот шум. Телефон тоже предательски молчал сутками. Если раньше его разрывало на три линии одновременно, то теперь все мои подружки не сговариваясь, но единогласно решили: «У нее же есть дочь, ей точно будет мешать этот шум».
С самого утра я считала минуты до прихода родных. Группа психологической помощи молодой матери в лице моих мамы и сестры посещала нас ежедневно в первый месяц. Они придавали еще большую важность моему материнству: привозили приготовленную еду, мыли полы, гладили пеленки – делали все, лишь бы я не отвлекалась от новорожденной. Со временем однозадачность, пришедшая впервые в мою ранее бьющую фонтаном жизнь, трансформировалась в невыносимость бытия – хоть на стену лезь. И я обратилась к психологу. «Представь, что ты – буддист в горном монастыре, и перед тобой лежит рыба. И вся твоя задача на день – смотреть на рыбу. Наблюдай за ней – и ты познаешь истину», – плотно засели в моей голове именно эти слова специалиста. По идее, я должна была бы смириться и выдохнуть. Но это против моих правил. Однако в чем-то психолог была права: истина не заставила себя долго ждать.
«Я – мама Ксюша, но я не мама-клуша!»
И стало резко легче. И спокойнее. И снова все понятно. И даже иронично. На детской площадке я наблюдала за мамами и классифицировала их. Себя отнесла к категории «Проектный менеджер для собственных детей». Естественно, это высшая каста. Те, кто смогли не просто выжить, но и не потерять себя. Меня спасала работа. Чтобы не пропасть на молочно-какашечной ферме имени Софии (так, кстати, зовут мою старшую рыбку), я хваталась за любое предложение. Работа превратилась из рутины в официальный и вызывающий уважение повод отлынивания от ребенка. Зато, потрудившись, возвращалась я к дочери (пусть даже из соседней комнаты) как из отпуска – отдохнувшая, бодрая, готовая к новым родительским подвигам. Как только выдавались свободные минутки, я начинала мечтать о будущем: «Вот вырастет, кем станет, на какой кружок пойдет, как понять, какими талантами будет обладать?» В голове крутились эти мысли, как колесо обозрения, где вместо кабинок – разнообразные возможности для моего ребенка и меня в том числе. Вот она танцует на большой сцене, а я, переполненная гордостью, стою за кулисами и утираю слезы радости. «А вдруг она не захочет танцевать?» – кто-то робко вставил свои пять копеек внутри меня. «Это моя дочь, она захочет и будет!» – заткнули этого выскочку все сто высококвалифицированных проектных менеджеров. Забегая немного вперед, скажу, что картинка, нарисованная моим неуемным
