или поручения исполняли.
– Под протокол?
– Конечно. Теперь расскажите, потом подробно напишете и роспись под каждой страницей. А это еще может быть еще два или три часа… Вы ешьте, ешьте баранки, вкусные они… Ну что, начали?
Двадцать седьмой год… Двадцать восьмой… Двадцать девятый…
Много знает, потому что в одной связке были и даже дружили. Тут Хрущ прав, такие друзья опаснее врагов. Враг предполагает, друг – доподлинно знает.
Тридцатый – три эпизода… Тридцать второй – целых пять… Не спешит клиент, вспоминает, в подробностях. Потому гонорар – минуты его жизни.
– Хорошо. Может документы какие имеются? Оттуда, из прошлого. Завалялись где-нибудь случайно.
Молчит. Но как-то напряженно, неуверенно.
Значит надо тон сменить. Вдруг побагроветь, врезать кулаком по столу так, что чашки подпрыгнули.
– Кончай мне тут вола крутить! Ведь знаешь, все знаешь! Говори, пока я тебе яйца каблуком плющить не начал. Ну!
Такой тон они понимают, потому что помнят. Если сами на Лубянке не сидели, кто-то рассказывал. Да и морды разбитые, и пальцы раздробленные тех, кто вышел, сами за себя говорили.
Встать, нависнуть, ощериться – бойся, бойся, того гляди с катушек сорвусь и тогда уже не остановить.
– Там, за буфетом, под обоями. Третья полоса, сверху.
Так-то лучше.
– Молодец. Пей чай – не серчай.
Стучат зубы о край чашки.
– Все рассказал?
– Все.
– Ну тогда будем прощаться.
Мелькнула в глазах безумная, мятущаяся искорка надежды. У всех всегда мелькает, даже когда уже двумя ногами там.
Шагнули с боков и сзади, цепко ухватили за руки, чья-то ладонь зажала рот.
Только обреченный уже почти не сопротивлялся, почти всегда и у всех, наступает момент, когда он сдается, повисая на чужих руках безвольной куклой. И даже когда револьвер приставляют, не пытается отклониться или сесть, даже не кричит. Иные в штаны гадят, еще до того, как их убили. Ждет…, ждет…, ждет выстрела, который оборвет его жизнь. Непонятно почему, но так. Только рассказать об этом некому. Разве самому пройти до конца… Но тогда и ты никому ничего не расскажешь.
– Тащи его на кухню, – где к газовой трубе прикручен хозяйский ремешок, – Суй, да аккуратней, не помни.
Сунули. Дернули вниз. Придержали.
– Уходим. Ты и ты, приберитесь здесь как следует. И чашки с ложками протрите. Да баранки по жадности не грызите. Один он тут был и сам с собой решил счеты свести.
Глава 11
– У нас ЧП.
– Что такое?
– Человек. Поймали возле болота.
– Там же дозоры. Как он мог? Где он?
Человек, точно – был, какой-то с бородой по грудь дедок, в истоптанных сапогах, линялой телогрейке, с заломленными и завязанными за спиной руками, с повязкой на
