он называл так интеллигенцию как прослойку, то есть абстрактную массу, за конформизм. Сам-то он был, несомненно, интеллигентом, как и многие из его окружения.
– Во-первых, то, что Ленин принимал за конформизм – элементарное великое терпение, что, как известно, является нашей национальной чертой. Во-вторых, что это за «прослойка» такая? Если на то пошло, то в мире нет понятия «интеллигенция». «Интеллигент» есть, и это в переводе с английского просто «умный, образованный». А слово «интеллигенция» вообще не имеет перевода и считается понятием чисто русским.
– Английскому меня учишь? – усмехнулся Виталий Юрьевич.
– Ладно, ладно! Не учу. Куда мне до тебя? – добродушно откликнулся Алексей Николаевич. – Но некоторые-то английские слова я знаю?.. Если я говорю «интеллигенция», я имею в виду отдельных людей – интеллигентов.
В карих глазах Алексея Николаевича горел огонек. Он находил особое удовольствие в споре с Виталием Юрьевичем. Виталий Юрьевич быстро заводился и бросался в спор как в омут, с головой. Он был начитан, в его голове вмещалось огромное множество сведений из разных областей знаний, он увлекался древнегреческой культурой, мифологией, языками, парапсихологией и мог читать наизусть целые страницы из классической литературы, но все это было как-то неорганизованно, несисистематизированно, не разложено по полочкам, а сумбурно свалено в кучу в его мозговой кладовой. И Алексею Николаевичу, имеющему широкие познания только в своей истории и политэкономии, но обладающему твердой логикой и ясным мышлением, подчиненным этой логике, удавалось всякий раз склонить друга к своей точке зрения, облекая мысль в более точные понятия, и, таким образом, делая спор рациональным.
– Здрасте! – пропел Виталий Юрьевич. – Ты почитай Андрея Битова. Он очень хорошо определяет понятие «интеллигенция».
– И что же такое интеллигенция в его понятии? – со снисходительной улыбкой спросил Алексей Николаевич.
– Изволь. Во-первых, это гораздо больше и реже, чем образованность, – это поведенческая культура. Интеллигентным человеком может быть и крестьянин, и ремесленник. Тот же академик Лихачев говорил, что интеллигентом невозможно прикинуться. Прикинуться можно умным, щедрым. А интеллигентом нет. Лихачева, например, даже когда он ходил в арестантской робе, выдавали глаза.
– Ну вот, ты говоришь об интеллигентах, о людях, которых можно найти в любой среде, – упрямо возразил Алексей Николаевич. – В компьютерном мире «интеллигентностью» считается способность машины к обучению, к самосовершенствованию. Это, пожалуй, точнее всего отражает мое восприятие. Не механически научиться, а изменить себя на основе знания, опыта, изменить манеру поведения. Вот и все. И нет никаких прослоек, которые пытаются создать искусственно, как и само понятие…
– Это что-то мудреное, – вяло сказал Виталий Юрьевич. – Я понимаю, как понимаю. А в том, что ты говоришь, без
