в таком приподнятом настроении и засыпать было легко.
6
Утром настроение снова испортилось, но я ожидал чего-то подобного и сильно уж не расстроился. Наоборот, попытался сесть на кровати, и это мне удалось! Мне еще повезло, что койка моя стояла возле стены, поэтому для спины имелась прочная опора. В таком положении я и занялся раненой рукой. То жестко массировал, то нежно поглаживал, сгибал в локте и мял пальцы. Поначалу мне не хотелось этого делать, но потом даже понравилось, и я занялся этим делом с большим удовольствием.
Часа через два после завтрака пришел Михайло Ломоносов. На этот раз исповедоваться пришлось Дремову. Это не заняло много времени, поскольку он находился за линией фронта не очень долго. К тому же, за время разговора, Дремову тоже удалось принять сидячее положение. Ему было трудно это сделать, стены у него за спиной не было. Но даже от этого у него радости были полные штаны. Да и Ломоносов вел себя нормально, не цеплялся по пустякам и не ерничал без повода. Потом особист обратился ко мне и притянул стопку бумаг:
– Здесь ваши показания, лейтенант. Сейчас вы с ними познакомитесь и подпишете. Не удивляйтесь, я немного упростил текст.
Это меня заинтересовало:
– В каком смысле?
Ломоносов спокойно ответил:
– В том смысле, что записал все сухим канцелярским языком, без всяких эмоций.
Я понимающе кивнул и начал читать. Особист, тем временем, прошелся по палате, потом приоткрыл дверь и громко произнес:
– Можете заходить, товарищи!
Затем вернулся к нам и сел на табуретку, нетерпеливо поглядывая на часы. Ясно, что он куда-то торопится, но для меня это не имело никакого значения. Мне важно, чтобы все было записано правильно, от этого зависела моя дальнейшая жизнь. В конце концов, все оказалось верно, и я расписался на каждом листе. Особист уже хотел уходить, но Дремов остановил его своим вопросом:
– У меня к вам большая просьба, товарищ лейтенант.
– Я слушаю. Если это будет в моих силах, то постараюсь помочь.
– Вы не могли бы узнать место дислокации моей части, вернее армии. После выписки мне нужно туда вернуться обязательно.
– Хорошо, я сделаю сегодня же. Во всяком случае, попробую.
Он записал дремовские данные:
– Завтра приду еще раз. Наверное, последний. Вы, Дремов, подпишете свои показания, и мы расстанемся.
Ломоносов увидел наши улыбки до ушей и тоже не сдержался и улыбнулся, но только одними глазами. Потом пошел к выходу, но остановился:
– Чуть не забыл, лейтенант Герасимов! Я разговаривал с доктором и в курсе насчет вашей руки.
Потом подошел ко мне и тихо проговорил:
– Есть у меня тут бабка одна знакомая, обратись к ней, должна помочь. Улица Стрелецкая, дом двадцать четыре. Не забудь.
– Спасибо, товарищ лейтенант!
– Да не за что, пустяки.
