в ней светлая, лучезарная. Облизывая песчаные берега и протекая по каменистым перекатам, вода певуче струилась и журчала. А с закатом солнца таяли розовые барашки облаков, и прозрачное небо становилось нежно-сиреневым. Над тихим речным плёсом поднималась шапка тумана. От реки, вниз по долине, тянулись зыбкие белые космы. С каждой минутой они увеличивались, закрывая сопки. Вскоре вся долина затягивалась белой пеленой тумана. В призрачной дали терялась полоска угасающей зари. Вечерние сумерки сгущались.
Когда наступала осень, листва на деревьях покрывалась серебристо-золотистым цветом и, падая на землю, пахла терпкой прелью. Таёжные просторы занимают в Сибири огромные пространства. Затерянный лесной мир, где никогда не бывает человек, таит на громадных площадях в себе нечто загадочное, таинственное, непознанное и опасное. Удивительное царство хвойных деревьев. Неприветливое и достаточно мрачное впечатление производит этот сумрачный лес. Кругом поваленные стволы огромных, вывернутых бурями корней, ямы под которыми залиты грунтовыми водами, рваными клочьями развевается на ветру лишайник-бородач, на земле мягкая и влажная хвойная подушка, густо поросшая мхом. Здесь много брусники и черники, болотного багульника, грибов. Сумрачность, полумрак. Рододендрон, пахучий кустарник с яркими розовыми цветами, который в народе называют багульником.
…В начале зимы над поляной, зимовьём и руслом замерзшей реки начинал сыпать густой снег. Сначала будто нехотя, а потом обрушивался лавиной, закрывая всё вокруг белым покрывалом. К январю таёжную избушку заносило глубокими снегами, наметая ветром сугробы. Увидеть её можно было, когда из трубы, словно воткнутой с скат крыши, струился синеватый дымок. В середине первого месяца наступившего года тайга уже погружалась в морозную стужу. Трещали сучья на деревьях. На реке щёлкал, раскалываясь трещинами, лёд.
В такую пору Матвей Прокопьич наслаждался кружкой горячего брусничного настоя. Гудели привычно ноги после дневного обхода охотничьих троп. Завывал за стенами зимовья ветер. В печке из дикого камня, густо обмазанной глиной, жарко пылают лиственничные дрова.
В зимовейке два окошка. Одно впереди, другое по правой стороне. У левой и правой стен – полати. Потолок и пол из отёсанных плотно сколоченных брёвен, сохранявших тепло в холодную погоду. Между полатями, под окошком, стоял столик с лавкой. Словом, добротное таёжное, с любовью сделанное вдали от большаков жилище.
– Что, Матвей Прокопьич, исправно сена заготовил? – спросил Ермолай, поправляя на плечах ещё не просохший дождевик. Его все на деревне, от малышни до стариков, звали Ермохой
– На скотину хватит.
– Мы с Матрёной тоже, вроде, запаслись. Несколько стогов успели сметать, покуда удалось выкроить время.
– Сводки слушаешь, Матвей Прокопьич? Я каждый день к сельсовету специально шлёпаю.
