за излишнюю осторожность, за мнительность, за ветреные поступки, неверные шаги. В такую погоду особенно остро это ощущаешь.
– Это осень. Мне в такую пору тоже невесело.
– Проснешься утром, – продолжила Наталья, – посмотришь в окно, а там темные, мокрые деревья и туман. Потом правда туман рассеивается, но солнца не хватает. Наверное, от этого и грустно.
– Наверное, – согласился я.
– В детстве я мечтала куда-нибудь уехать, чтобы не видеть осень. Чтобы её избежать. В какой-нибудь большой южный город из белого камня. Жить там, у моря, гулять по цветущим скверам и садам. Даже рисовать пробовала. Писала плохие стихи.
– А сейчас, наверное, уже не помните ничего из того, что написали.
– Да как же. Вовсе даже наоборот, – оживилась моя спутница.
– Тогда прочитайте что-нибудь, – попросил я.
– Если хотите. Но прошу строго меня не судить.
Она на минуту умолкла, а потом начала читать свои стихи нараспев, так, как это делают настоящие поэты:
Осень словно мир подводный,
Влагой сковывает даль.
Ветер серверный, холодный,
Навевает мне печаль.
Выхожу гулять под вечер,
Дождик сыплет мне в лицо.
Мир беспечен, но не вечен,
Жизнь – волшебное кольцо.
У кольца привычный образ, —
Нет начала, нет конца.
Вот и встретились мы оба
У незримого крыльца.
Ты сказал мне: «Всё напрасно.
Ты другая, я другой.
Мир холодный, мир неясный
Окружает нас с тобой».
Осень выставила сети,
Сердце замерло в груди.
Я одна на белом свете,
Снежный холод впереди?
Когда она закончила чтение стихов, я хотел ей сказать, что её стихи не так уж плохи, но почему-то ничего не сказал, только посмотрел на неё с благодарной улыбкой. Мне показалось, что говорить сейчас ничего не нужно. Она и так всё понимает.
На выходе из леса к санаторию на окраине Красновятска нас встретили яркие фонари, которые издалека были похожи на огромные цветущие ландыши. Дальше вдоль улицы ярко горела неоновая реклама. Плоско блестел мокрый асфальт. Ночной санаторий произвел на нас хорошее впечатление. Сейчас, при синеватом неоновом свете, было не видно ни щербатых стен, ни облупившейся краски на желтоватых фасадах, поэтому всё казалось ярким, блестящим и немного расплывчатым.
Когда мы входили в серое двухэтажное здание санатория, Наталья тихо шепнула мне:
– Наша комната на втором этаже.
Вахтер за стеклянной перегородкой вопросительно посмотрел на нас.
– Мы к Марине Смирновой, – объяснила ему Наталья.
– К Смирновой. Да – да. Она, кажется, что-то говорила. Только недолго. В десять мы закрываем.
Мне показалось, что вахтер меня узнал. Этот
