отвал, вершина которого таяла в белизне, проехала мимо башен и подвалов сортировочного цеха. Слева виднелся слабый красный огонек, и Катя с облегчением повернула к нему, понимая, что эта дорога ведет к вершине горы.
Вокруг поднимались головокружительные, заросшие лесом склоны. Деревья росли с обеих сторон, упираясь вершинами в облака. Некоторые из них были хвойными или, точнее, напоминали нарисованные ребенком елки: жесткие боковые ветви с пучками тонких игл с капельками воды, и с ветвей свисало нечто вроде рваных парусов и перепутанных ремней с бахромой, сконденсированная влага искрилась в свете фар. Пучки игл, «паруса» и «ремни» были того фиолетового оттенка, который имеет похожее на родопсин соединение, присутствующее в венерианских растениях в качестве фотосинтезирующего пигмента. Густые подушки сырого черного мха покрывали землю между деревьями. Висела тяжелая духота.
Смутные очертания проступили сквозь туман: огромный желтый самосвал, точно такой же, как тот, на котором она ехала, стоял, уткнувшись носом в глубокую канаву на обочине дороги. Проезжая мимо, она притормозила и, вытянув шею, заглянула в кабину самосвала. Она была пуста, и это давало надежду: кажется, она была на правильном пути. Гнетущая пелена тумана стала редеть, распадаясь на клочки, и Катя двигалась в белесом свете, деревья теперь встречались отдельными островками, между которыми лежали огромные валуны. Дорога повернула и внезапно закончилась. Там стоял еще один грузовик.
Люди пришли сюда, все верно. Пытаясь сбежать от монстров, порожденных их собственным сознанием, они уехали прочь из тумана в то место, куда обычно приезжали отдыхать.
Катя проехала мимо еще одного брошенного самосвала, через поляну с мангалами для барбекю, столиками для пикника. Но ее грузовик не мог подняться выше даже на первой передаче. Заглушив двигатель, Катя выскочила из кабины и оглянулась назад. До горизонта тянулось белоснежное море тумана внизу, сливаясь вдалеке с вечными облаками цвета слоновой кости, висящими высоко в небе. Солнце ярким пятном стояло низко над горизонтом к востоку. Менее двадцати дней оно будет висеть вот так, а затем начнется долгая – сто семнадцать земных суток, – беспросветная ночь. Километрах в сорока вспыхивали молнии, освещая тяжелый свод облаков; она слышала далекие, монотонные перекаты грома, видела тонкие косые линии дождя, который испарялся раньше, чем достигал земли. Все еще не было никаких признаков погони, но она не сомневалась, что ее ищут, и стала подниматься к вершине хребта.
Крутые каменные склоны были покрыты редкой щетиной фиолетовой растительности. Приземистые лопухи, спутанные кусты размером с голову, жесткие, переплетенные шлейфы колючек. Воздух был тяжел, горяч. Длинные тени тянулись по камням.
Она взмокла, запыхалась, пульс стучал в ушах, словно молот по наковальне, и когда наконец Катя добралась до вершины, то увидела за ней горный хребет, возвышающийся над туманом, как зубцы гигантских граблей, за которым
