восклицанию мы вошли в длинный коридор, тянущийся мимо ряда комнатушек в уютный тупичок, который привыкли называть «офисом».
– Ну, шляпа, – говорила я на ходу, привычно пикируясь с Риткой. – Машина, между прочим, ерунда. А вот водитель – просто мой идеал мужчины. Так что не надо меня третировать. У меня мечта всей жизни скрылась в неизвестном направлении.
Ритка тихонько присвистнула. И расхохоталась.
– Ишь ты, идеал мужчины! Исчез, как Карлсон! – сквозь смех выдавила она. – Ты даешь!
Меня тоже одолел приступ смеха. Хотя, в сущности, правду сказала, действительно идеал. И очень мне понравился. Последние слова я невольно произнесла вслух. Ритка перестала хихикать и склонилась к моему уху.
– Ты ему тоже очень понравилась, подружка. И твой сэр рыцарь вернется к прекрасной даме. Причем с цветами.
Мы уже входили в «офис», до отказа забитый людьми, зверями и журналистами. Пора было начинать представление.
– Вернется, – напоследок ткнула меня в спину Ритка.
Она ошиблась. Он не вернулся.
Интерлюдия
Каждый раз, уезжая в чужие края,
Покидая свой маленький дом,
Неизменный вопрос задаю себе я:
Сохраню ли я в сердце своем
Этот вид из окна —
Четырех тополей то зеленый, то черный убор,
Стену дома напротив. Родная стена!
И засеянный мусором двор…
Не забуду ли я, как в июньскую ночь
Бледен лик этих серых небес?
Я же спальных кварталов любимая дочь,
Здесь начало мое и конец.
И не там, где среди позолоты и смальт
Гордый ангел раскинул крыла —
Нет. Господь мою душу швырнул на асфальт…
Здесь, в пыли, я ее и нашла.
Среди жестких коробок понурых домов,
Где «поребрик» звучит как «поп-арт»,
Меж больных голубей и лихих воробьев
Бесприютные души лежат.
Я свою подняла, отряхнула слегка,
И мы впору друг другу пришлись.
Но с тех пор иногда громыхает в висках:
Этот город – жестокий каприз.
Его трудно любить. И в нем трудно дышать.
Но люблю и дышу – только им.
Жаль, я с ним никогда не смогу танцевать —
Вальс дворцов мне остался чужим.
Но когда я на крыше лениво пивко
Попиваю – плесни-ка еще!
Я с улыбкой смотрю, как летит высоко
Бедный Питер. Крещен и прощен.
Если бы в школьные годы чудесные лохматый старик в шляпе и со склянкой ароматической водки в руке сказал мне, что к тридцати годам я стану хозяйкой собственной фирмы, я бы расхохоталась ему в лицо. Тогда, на бестолковом закате советской эпохи, словечки «бизнес-вумен» и «деловая женщина» еще не были на слуху, хотя стремящиеся к независимости дамы уже начинали постигать азбуку предпринимательства.
