её разливать зря. Например, в деревне Костин угор пять колодцев, глубина каждого до десяти саженей (простите: здешние аборигены во множественном числе слово «сажень» произносят «сажон»). Воду надо достать, принести, сохранить… а вы – жёны дурачатся. Есть им когда дурачиться. Жёны как проклятые каждый день добывают её. Корове – клади четыре бадьи, овцы, поросёнок, домашние – ещё пять-шесть, по субботам баня – бадей десять, да стирка… деревня не город, – открыл кран, стой да в носу пальцем ковыряй. Третье: не верится, чтобы в деревне на работу шли стройными рядами и с песней. Деревенский житель склонен увильнуть от строя, склонен пропустить строй вперёд, а сам идти тихонько позади. Всё же, колхоз не армия, хотя дисциплина в колхозе на соответствующем уровне. В кино – да, чего час не погорланить, пока массовка идёт. Четвёртое: где вы нашли счастливую долю, про которую в песне поётся «…ой, вязала девка, пела, что в колхозе любо жить…»? Какое-то сомнение берёт. Когда снопы за жнейкой вяжут, распевать-зевать не пристало: замужние женщины осудят. Пятое-десятое… небольшие расхождения есть.
Осень.
У колхозной конторы на вкопанном столбе висит на проволоке лемёх от плуга. В лемёх бьют гусеничным пальцем в двух случаях: пожар, не приведи Господи, и сход. На пожар бегут все, на сход с охоткой идут старухи, работный народ идёт с негодующим рычанием: чего Фроловича опять разорвало?
В конторе колхоза «Светлое утро» в красном углу стоят свёрнутые красные знамёна. Это свидетели славных трудовых побед.
Собрал Николай Фролович своих правленцев, держит речь:
– Так… – сказал председатель, осаживая себя, – что посеял – уберу, и… пора чур знать: сдаю печать. Образование моё война съела, народ вы грамотный, а я ничего не знаю. Стыдно, однако… Отправили мы глину на анализы, видно лет пять проходят. А без анализов, – председатель стал разглаживать ладонью на столе бумаги, – без них – хана всякой стройке. Червяком гнёшься перед каждой дверью, а нет тебе ходу, и всё тут! Да что за сволочи такие премудрые сидят в кабинетах, а?!
Взгляд председателя остановился на партийном вожаке колхоза. Врезать бы сейчас правду-матку про сволочей в кабинетах!.. Ты-де, своя сволочь, маленькая такая, вредная, пакостливая… Он, и только он, главный тормоз, главный бюрократ, почему год ходит по лабораториям глина из колхоза «Светлое утро»!
– Прибавить красной страсти!
Вытянутый указательный палец метнулся в сторону прижавшегося возле двери хитренького партийного секретаря.
– Какой страсти? – секретарь едва не подпрыгнул на месте. Встряхнулся он: как уйдёт Николай Фролович с должности председателя, будет у него головная боль, ой, какая будет!
– Такой! Один плакат на стене у бабки Якунихи висит обшарпанный со времён царя Гороха! Ты пятый год в думных дьяках ходишь, лозунг бы новый выдумал, да на магазине приладил… Вот такой: «Хлеб свой – хоть у попа стой!» Что нам обрисовал последний Пленум партии?! А то он нам обрисовал,
