не выдержав, подлетела к нему, упала на колени, схватила за голову и крепко держала, пока он бился в конвульсиях. Постепенно колдун затих, глаза приобрели осмысленное выражение, серый цвет лица сменился бледностью. Лида отпустила его голову, поднялась и молча стояла, наблюдая. Меня же здоровье чёрного интересовало постольку-поскольку. В конце-то концов, я веда, и должна знать, что собираются в меня влить, и чем это грозит моему бедному организму. Вывод был для организма весьма неутешителен. Организм сжал зубы.
Колдун немного посидел, затем, как ни в чём не бывало, легко вскочил на ноги и прошёл к рукомойнику. Долго умывался, тихо пофыркивая. Закончив, повернулся к нам. Лишь смертельная бледность и растрепавшийся хвост напоминали о страшном припадке. Если бы не грязная рубаха с пятнами крови, хоть сейчас на бал.
– Я не буду это пить, – заупрямилась я.
– Будешь, – ласково ответила Лида, беря вторую кружку с отравой и присаживаясь ко мне на постель.
– Не буду, ёж подери! – для верности я крепко сжала зубы.
– Ну что ты, как маленькая, – голосом доброй бабушки пропела тётка. Колдун уже что-то делал у стола, повернувшись ко мне спиной. Я бы дорого дала, чтобы знать, чем он там занимается!
Он подошёл к нам, осторожно держа ложку с молоком, в другой руке у него был свёрнутый в жгут рушник, и пристально посмотрел Лиде в глаза. Я почувствовала неладное, но было поздно. Лида стальными пальцами быстро разжала мне челюсти, а этот мерзавец влил вонючую гадость прямо в рот. Я поперхнулась, вцепилась в чьи-то руки, и, уже падая в пропасть, услышала: «Держи крепче голову, тётка…».
Я с вожделением разглядывала здоровенную тарелку бараньих рёбрышек и ароматную кучу зелени. Дымилась картошка, присыпанная жареным лучком и укропчиком и щедро политая золотистым маслом. Крынка сметаны, заправленной чесноком и маринованными крохотными резанными огурчиками, радовала мой жадный взор. Я готова была слопать всё, что принесла Дора, красавица жена Золтана. Колдун окинул равно заинтересованным плотоядным взглядом как пышные крепкие Дорины формы, так и поднос в её руках. Она довольно блеснула зелёными глазами в ответ, поставила поднос и вышла, игриво покачивая бёдрами. Я хмыкнула. Если колдунская морда попробует подкатить к роскошной рыжеволосой само-ходячее-искушение Доре, мало ему не покажется. В Миргороде даже смотреть в её сторону боялись, что уж говорить о романтических и не очень приключениях. Слюна у мужиков бежала, но смотреть было можно, а руками трогать нельзя. Если руки дороги. Правда, судя по фонарям, которые изредка украшали Дору, Золт не всегда считал виноватыми жениных воздыхателей.
После зелья колдуна казалось, что я сделана из одних пузырьков. Легких, крохотных, невесомых. Кровь играла, бежала, покалывая каждую клеточку тела. Хотелось петь и плясать. А ещё страшно хотелось есть. Зверский голод щелкал зубами и требовал подношения. Я схватила ложку и кровожадно уставилась на блюдо с мясом. И плевать я хотела на больную челюсть!
Колдун ел аккуратно, красиво, что меня нисколько
