Это случилось вчера утром. Примите мои соболезнования.
Поток полившихся слез затуманивает взгляд. Передо мной лицо Миши, но я вижу его размыто. Он что-то спрашивает. Не понимаю, что… слышу его как-то глухо. Да и какая разница, что он говорит? Это не важно. И разве что-то может быть сейчас важным? Важнее того, что сказал мне незнакомый голос?
– Мне срочно нужно купить билет домой, – шепчу я. – Срочно! Прямо сейчас! Они умерли! Умерли, Миш! – кричу, цепляясь за парня.
Он вытаскивает меня из машины на воздух, все еще не понимая, что происходит. А я кричу на всю пустынную дорогу, не слыша собственного голоса. Что мне нужно домой. Что мои родители умерли. Что их хоронят, и я могу не успеть на их похороны. И что я хочу умереть и сама, потому что я бросила их, не смотря на то, что мама слезно просила меня остаться. Я полетела к Романову, невзирая на ее слезы. И если бы я не улетела, они были бы живы, или я, по крайней мере, провела с ними больше времени. А теперь их нет!
Миша усаживает меня в машину и несется в Москву.
Не помню, как оказываюсь в квартире.
Прихожу в себя только вечером. Миша уже купил билет на ночной самолет. Он отвозит меня в аэропорт. Он не может полететь со мной. Завтра он должен вернуться в академию.
Такси высаживает меня у дома. В Мид-Сити ничего не изменилось. Этот город так же тих, спокоен, как и был всегда. Вот только из моего дома выходит седовласая полноватая женщина на вид лет семидесяти, которую я раньше не видела. Это моя бабушка, понимаю я.
– Милая, – попадаю в ее объятия, – мне так жаль.
Ее губы останавливаются на моей щеке. Одергиваю лицо. Мне неприятен этот поцелуй. И эта женщина мне неприятна. Она не хотела видеть меня девятнадцать лет. Она забыла о своей дочери. И из ее рта пахнет… а ее длинные ногти врезались в мою спину. Отталкиваю старуху.
– Не трогай меня, – злобно бубню я и прохожу в свой дом, таща розовую дорожную сумку,
В холле, в кресле папы восседает старик, с такими же седыми, как у бабки, волосами. Дедушка? Да наплевать, кто они такие. Приперлись на похороны дочери, которую выгнали и о которой забыли. С которой не хотели иметь ничего общего. Дочь которой, свою внучку, не хотели и знать. Презрительно смотрю на старика, пока иду к лестнице. Он разглядывает меня. Интересно стало, как выглядит внучка? Старый говнюк. Ненавижу!
Звоню Эшли, сообщаю, что прилетела. Она должна свозить меня на кладбище. Я не успела на похороны. Они прошли утром. Сейчас же глубокая ночь. Но подруга берет трубку и скоро подъезжает к моему дому на своем голубом шевроле. На заднем сиденье Том, Шенен и Кайл.
– Милая, мне так жаль.
Шен долго обнимает меня у могилы родителей. Кайл с Томом поддерживают, так как мои ноги подкашиваются. Эшли помогает усесться на траву у островка сырой земли, которой только утром закидали гробы моих родителей.
– Не могу в это поверить, – шепчу я, стараясь сдержать крик, вырывающийся из горла.
– Никто не может, – Эшли подставляет плечо, чтобы ткань
