еще сильнее сужает глазки.
– А кто заплел тебе такие крутые култышки?
Почему ребенок говорит на французском? Я точно слышала на свадьбе Ани, что она знает русский. Я слышала, как она говорила на русском. Я уверена, что она говорит на русском. В конце концов, она в России живет!
– Oncle Oleg. Pendant qu'on attendait ton réveil qui m'empêchait de manger ma bouillie préférée. Tu vas payer pour ça.5, – о, девочка улыбнулась, хорошо, а то мне уж показалось, она как те куклы, которые в фильмах всех убивают, такой милой и в тоже время злобной она казалась.
Похоже, ее заплел Олег. Это круто, правда. Не многие из мужчин справились бы с таким заданием. Мой то папа, конечно, справился бы. Она заслужил прозвище «отец герой», когда возил нас с сестрой в санаторий в Сочи. Мне тогда было шесть, и волосы у меня доросли до самого копчика. Мама хотела остричь их, но папа настоял, что справится. И таки справился. Заплетал косы, кривинькие и хлипинькие, однако, волосы мои были спасены. Суть – растишь двух дочерей – учись управляться с их девичьими нуждами.
– Джес, прекрати, – осекает Олег, ставит на стол три тарелки и достает вилки из шкафчика. – Соня наша гостья, она будет жить тут все лето. Мы должны быть приветливы, да?
Да что тут происходит? Почему Олег ругает ее?
– Oui, oncle Oleg. Je reviens, je dois me laver les mains.6.
О, я поняла фразу «помою руки», которую знаю на четырех языках, считая китайский и не считая родной русский.
Малышка выходит из кухни спиной, буровя меня взглядом. Она даже показала рогаткой пальцев на свои глаза, медленно переведя ей на мои, говоря, что следит за мной. Похоже, я ей не понравилась. Да что я сделала?
– Почему она говорит на французском?
– Джес говорит на французском, когда недовольна.
Олег устраивается за барной стойкой напротив меня, приступая к завтраку. Ну и я тоже подцепляю вилкой кусочек смятого яйца.
– Она знает французский? – удивляюсь я, приступая к завтраку.
– Ее воспитывает Романов, у нее нет другого выбора, только как стать гением, – смеется Олег, осматривает стол, и не найдя на нем искомого, поднимается, чтобы достать из холодильника апельсиновый сок, один стакан разбавляет теплой водой и ставит его напротив тарелки Джессики.
Он заботится о малышке, словно она его дочь, а не ребенок друзей, за которым он присматривает. Это так мило, что мне хочется обнять его. Да! Даешь такого дядьку каждому малышу!
А очередное упоминание Романова в контексте его диктаторского режима заставляет задуматься. Наверное, его, действительно, лучше опасаться. Если отбросить наше с ним знакомство и углубиться в сознание, он представляется мне высоченным амбалом с руками-кувалдами, улыбкой деспота и, возможно, даже плетью, зажатой в кулаке.
– Мы завезем тебя в универ. Но выехать надо через двадцать пять минут, – Олег смотрит на светящийся циферблат холодильника, перекрутившись на высоком табурете. – Успеешь?
– Спасибо, – сую в рот очередной кусок омлета, – за завтрак и за то, что довезешь. И еще, прости за вчерашнее.
– Не
Дядя Олег. Пока мы ждали твоего пробуждения, из-за которого я не поем свою любимую кашу. Ты поплатишься за это.
Да, дядя Олег. Я сейчас вернусь, мне надо помыть руки.
