надрывать свое огорченное сыном сердце, не мешать ему в его работе, больше Анна Васильевна на те открытые уроки не ходила.
Все это вспомнилось Анне Васильевне, и упрямо, и беспощадно толкало ее к неизбежному горестному выводу о том, что все выпавшие на долю ее семьи горести – справедливое возмездие за грехи сына. А она – строптивица, как не отталкивала от себя эту неизбежную правду, но избавиться от этих мыслей, так и не смогла.
«Блажен муж, иже не идет на собрание нечестивых!» – отчетливо возникло в ее поникшей от горя голове, когда смотрела на приближавшегося, идущего от калитки к порогу дома сына – сына, пришедшего с собрания в сельсовете тех, кто весь тот теплый осенний день вершил судьбы тех, кого знала она всю жизнь. Увидел сына и Осип. И, обняв за плечи жену, вышел на крыльцо на встречу сыну. Поставил перед собой чемодан и узелок с собранным ему в дорогу съестным. И, когда сын подошел к крыльцу дома, Осип, глядя сыну прямо в глаза, не сходя с крыльца спокойно и веско произнес:
– Мать так решила. И я с матерью согласен. Уезжай, Андрей!
И Андрей уехал.
Долги горькие бессонные ночи, все вспомнить и передумать успеешь. С этими воспоминаниями уже засветло она и заснула. Но долго спать ей не пришлось.
Утром ее разбудил частый и громкий стук в окно. Анна Васильевна подошла раздвинула в стороны пестрые занавески . И увидела свою дочку Нюшу с растрепанной косой густых каштановых волос, в ватнике, наброшенном прямо на ночную рубашку. Анна Васильевна распахнула окно. Нюша прильнула к подоконнику и рассказала матери:
– Мам! Ну, намолила ты! Утром гада нашего мертвым нашли. Издох проклятый! Допил тот самогон и подох! Как сидел и пил, так и его нашли; башка его на столе, а сам мертвый, мордой на стол упал.
Ну ты, прям, как наша бабка Устинья стала. Как скажешь, так – все, чисто приговор! Уж, коль проклянет кого, так тому не жить! Так и ты! – причитала ее дочь Нюша.
Но со смертью этого председателя опасность ссылки не ушла. И страх не отпустил их семью. И действительно, вскоре назначили им другого председателя колхоза. Этот не требовал водки и самогона, зато прямо явился к ним в дом. А поскольку Анна Васильевна была женщина не просто домовитая и хозяйственная, а еще и любившая все красивое, то и коромысло, и конная упряжь вся – были у нее расписные с резными узорами. К той красивой упряжи с ярким хомутом, который украшал расписной развеселый венок, каких-то не виданных цветов и потянул ручищи загребущие вновь прибывший председатель, поясняя:
– Все равно вам всем в Сибири гнить. Там и подохните. А дом этот я себе возьму. Так что: тебе, Анна Васильевна, этот хомут ни к чему!
Но Анна Васильевна, опасаясь только, чтобы муж не вернулся во время этого разговора, чтобы его не втянуть в драку, вместо ответа схватила косу и замахнулась на председателя, злобно зарычав на него:
– Только дотронешься до хомута, снесу тебе башку! Мне все равно в Сибири гнить!
Эта простая логика ошеломила его. И он тотчас
