Если что, временно посочувствуют, пока рядом стоишь. Букет подержать не дадут. Отойдешь на два метра – плюнут и сделают вид, что тебя и не было. А что они, – веником не поделятся же, если только огреть могут за впечатляющую речь.
Из-за спины в мой адрес раздаются порицательные возгласы больного заики, не долечившегося у психиатра. Он как-то умудрился поучиться в заветном для всех поэтов институте. Представляю, как все терпели его вопли, чтение и речь. Или это он от страха выступать перед зрителями так раззаикался?.. Или чтоб уморить всех. Он отчаянно лезет выступать, не предполагая того, что его заунывное нытье мучительно для слушателей. Может, в его черепе речь, его обличающая, звучит гладко, не так скверно, как ее мы слышим?..
В болельщики себе подкупил большинство голосов своей болезнью и сочувствием. Получается, я здесь нежелательна. Уродливым нытьем этот грубый высокорослый детина вытягивает жилы. Терпение не безгранично, но у этого «всё схвачено, за всё заплачено»: зрители голосуют за него и присвистывают ему. Фикуляли в одеяле всем, кто не согласен с этим мастодонтом. Вся эта история напоминает мне человека, произошедшего от собаки, по-Булгакову. Это не Собакевич с грузной челюстью это… не упадите… режиссер. Сам себя пишет, ставит, и хлопальщиков, и хлюпальщиков нанимает. Собачье сердце сказывается. Удачно ему пересадили…
Мурашки отвращения от его выпадов против меня до сих пор изнуряют. Плохие воспоминания. Зачеркнем. Но снова возникают эти строки, подобно крови на снегу. И тип мерзкий, и его суждения обо мне, неизвестно откуда возникшие, отвратительны. В этом мозгу способна родиться только грязь. Он же выставляет себя чуть ли не светским поэтом, так в 18-м веке мужчины отличались выдержкой, с детства эту выдержку вырабатывали, – был стародавний обычай выгуливать домашнюю черепашку. Этот ни черепашку, ни кого другого не выгуливал, его, видимо, выгуливали. Пересказывать его реплики и угрозы в мой адрес – даже зверски по отношении к себе.
Я сдохла бы там, если бы не сила духа, внушенная мне моим тайным рыцарем и его командой.
Подлянка противоборства, когда ты не вправе встать и высказаться, сильно мучает. А боролся этот уркаган, – именно уркагански звучали его реплики против меня на сцене за моей спиной, – оказывается, за свое выступление в зале библиотеки. Ему нужна была презентация, шум, признание, поэтому он так унижал меня, «загоняя под плинтус».
Вещий Олег за него. С черепом целуется, змеей ужаленный, и мстит неразумным хазарам. Здесь борьба переходит границы. Линия фронта проходит прямо перед носками моих сапог. Здесь бороться только кирзачом по роже. Вот таков он, мир литературы. Упыри только и поджидают, как поковырять твои раны и попить из них крови, свою-то они пропили давно в припивку с водярой и коньячком. Не подарки судьбы такие мухоморы с гнильем за пазухами. В столкновениях с айсбергами проходит жизнь. А я думала, что они всё никак не напьются спиртяги, а они это
