на этой мысли Матвей, в силу шаткости своих убеждений, не остановился. Имелась еще одна вероятность – его обманывают органы чувств. Иными словами, у него самого в голове что-то свихнулось, и он видит то, чего нет. Хотя вчера не так уж много принял, чтоб мерещились бесы. А главное, никому и никогда по пьяни не чудились бесы или кабаны. Одни только черти. Как это объяснить? В этот момент Матвея осенило: да это ж просто сон! У-у-уф, аж от души отлегло. Даже любопытно стало, что еще приснится.
Ему снилось, что соседка справа, Зоя Марковна, глядящая на кабана через разделяющий дворы невысокий забор, говорит ему с упреком:
– Ты зачем животное дурному учишь? Сам живешь свинья свиньей, еще и его за собой тянешь.
Всегда перед всеми виноватый и привыкший к укорам, Матвей бормочет:
– Так это бес.
– Дожил! – всплескивает руками соседка. – Беса ублажаешь!
– Да я…
Но Зоя Марковна, не слушая, уходит к себе, а Матвей ставит таз с картошкой перед кабаном, который не обращает на угощение никакого внимания.
– Жрать-то будешь? – спрашивает Матвей.
Кабан косит на него глаза.
– Сам жри это дерьмо.
На этом Матвей проснулся или, лучше сказать, очнулся. В сновидениях и наваждениях мешанку не называют дерьмом. Так грубо выражается только реальность. Значит, это не сон! Откуда же взялся бес с пышным именем? Чего только странного в жизни не встретишь – ни один враль такого не наворотит.
Кабан вновь затянул свою песню. Матвей вздохнул, присел на крыльцо – ждать, пока пьяный бес нагуляется. Тот гулял долго, но наконец позволил отвести себя в пустой хлев, где при покойных родителях Матвея, как в Ноевом ковчеге, содержалась всякая тварь – и коровка, и козочка, и свинка, – каждая в своей загородке, да еще куры в дальнем углу. Теперь-то загородок не осталось, Матвей стопил их однажды, когда дров не хватило, – в хлеву было просторно, ложись где хочешь. Кабан повалился в середке. Матвей тихонько вышел, опять расположился на крыльце и задумался.
Долго думать не довелось. Проходивший мимо по улице ветхий дед Велехов остановился, оперся о столб штакетного забора и осведомился:
– Славно погуляли? На другом конце села было слышно.
«Хрыч любопытный, – подумал Матвей. – Прискакал разнюхивать».
Дед был в Березовке основным, помимо ящика, средством массовой информации. В другие времена его почитали бы как Бояна, в наши дни злые языки прозвали сплетником. Матвей, не вникая и не питая почтения к старости, звал просто хрычом. Однако заочно.
– Собутыльник твой где? – продолжал дед.
– Дрыхнет в хлеву.
– Ты, я гляжу, с ним, с Макаром, подружился.
Матвей удивился, что старик знает и переиначил имя беса, осерчал и ответил непочтительно:
– Тебе бы,
