теплое,и синие
сосудики
вспухают
красной
сутью…
«А, Вы опять рисуете?
Рисуйте, рисуйте…»
«Вчерашняя прачка…»
Вчерашняя прачка
и праведница,
за песни запрячу
я краски лица.
Все дружбы и драки
дробя и двоя,
тревожит и дразнит
гитара твоя.
Рожденные ползать
взлетают – и вниз,
где подлая польза
взывает: вернись!
Где в тесных коробках
напичкан, набит,
тупой и короткий
свирепствует Быт.
Где жизнь как пригожий,
приманчивый грош…
Но вот ты приходишь,
гитару берешь…
От рук твоих диких,
от злого плеча
стучат ее деки
и струны кричат!
Где пляшем, где плачем,
где песни поем,
и чем мы заплатим,
узнаем потом.
Опальный, опасный
взлетает огонь,
а пастыри – паству
блюдут из окон.
Карболкой заляпана,
гаснет луна.
Как бомба,
Земля
под ногами
у нас!
Стихи о терпении
…Тень, бегущая от дыма.
«Я осторожна и не очень…»
Я осторожна и не очень
люблю заглядывать во тьму,
но я запомню эту осень,
сестру терпенью моему:
так беспощадны и так кратки,
с печатью знанья и конца,
горят трагические краски
ее отважного лица,
так страстно продолжает повесть,
конец которой всем знаком,
удар дождей ее и посвист
багрово-золотых знамен.
«За плотно закрытой, обитой…»
За плотно закрытой, обитой
молчанием дверью души,
с тобой мы столкнулись, обида,
круши мое сердце, круши!
Покажешься маленькой ростом,
покажешься тощей, нагой,
как гаснущую папироску,
тебя я прикрою ногой.
Но снова хватаешь за корни,
все выше ползешь за стволом,
и кормит душа моя, кормит
обиду за красным столом.
Вот нечего жечь тебе, пекло,
и некого бить тебе, бой,
а мне надо жить среди пепла,
который был нежность и боль.
«Я вспыхнула в последний раз…»
Я вспыхнула в последний раз
бунтом.
Поет, горит, не молк, не гас
будто.
Его вином – мне хлеб залить
пресный,
любовь покорную запить
песней.
Мне оставаться – ей уйти,
горбясь.
Дар одинокого
