верной самой себе!Когда рождается песня на свет,
не ждите верности, ее уже нет:
ведь это песня!
Она не служит
ни силе,
ни славе,
ни случаю,
ни страсти,
ни судьбе,
а только,
только
себе!
«Вот два моря, вот берег коричневых щек, и упругий…»
Вот два моря, вот берег коричневых щек, и упругий,
звонкий шаг твой, и сам ты, и сам ты,
красавец и щеголь!
Вытри руки свои о мои загорелые руки!
Вытри щеки свои о мои загорелые щеки!
Вот две вишни смеются, две ветки на дереве тонком,
одуванчик на двух стебельках – а головка сквозная…
Ах, чему вы смеетесь, чему вы, мальчишка с девчонкой?
Ах, чему вы? Не знаете – я это знаю.
Вот окончится путь, его долгие трудные версты
все пройдете, его долготу и труды измеряя –
и тут все, что прошли, этот слой, разноцветный
и толстый,
вдруг откроется вам, и заплачете вы, замирая.
«Мой долгий день! Он начался…»
Мой долгий день! Он начался
с шести часов утра.
Он вырвался! Он начисто
забыл, что есть «вчера».
И он летит, разбрасывая
себя во все концы,
и он транжирит, празднуя,
что нажили отцы.
И вот, летящий, полный,
неутолимый весь,
он замечает к полудню,
что надо бы присесть,
одеться нужно – холодно,
а он раздетый, голый,
и надо бы поесть
то, что припас, что есть…
Тут хочется – не хочется,
а все-таки живешь,
всю жизнь свою по строчечке,
по корочке жуешь.
И бьешься так, что пот блестит,
на горьких тех хлебах,
и не хватает подлости
уйти, не расхлебав,
что спутано, накручено,
похоже – не спасти,
а надо как-то к лучшему
насильно привести.
А поседеют прядки,
остынет голова –
останутся в тетрадке
слова, слова, слова.
Примите их, примите,
не дайте им сгореть,
уронят – поднимите
еще раз посмотреть.
Случай
Когда меня не будет,
лет через двести,
смотрите сами, люди:
этот садик будет
на этом самом месте.
И будет случай:
на склоне дня,
снегом увенчана,
выйдет женщина,
такая, как я,
только лучше,
счастливей меня.
Выйдет, посмотрит,
выдохнет тихо.
Мех на ней мокрый,
в перчатке льдинка,
брови дрогнут
под белым платком,
лед она потрогает
теплым языком.
Глаза ее большие
полны серебра,
глаза ее решили
весь
