женой.)
Я: “И тебе было противно?”
Ганс: “Да”.
Я: “Ты маму видел в таких панталонах?”
Ганс: “Нет”.
Я: “А когда она раздевалась?”
Ганс: “Желтые я уже раз видел, когда она их купила” (противоречие! – желтые он увидел впервые, когда она их купила). “В черных она ходит сегодня (верно!), потому что я видел, как она их утром снимала”.
Я: “Как? Утром она снимала черные панталоны?”
Ганс: “Утром, когда она уходила, она сняла черные панталоны, а когда вернулась, она еще раз надела себе черные панталоны”.
Мне это кажется бессмыслицей, и я расспрашиваю жену. И она говорит, что все это неверно. Она, конечно, не переодевала панталон перед уходом.
Я тут же спрашиваю Ганса: “Ведь мама говорит, что все это неверно”.
Ганс: “Мне так кажется. Быть может, я забыл, что она не сняла панталон. (С неудовольствием.) Оставь меня наконец в покое”».
К разъяснению этой истории с панталонами я тут же должен заметить следующее: Ганс, очевидно, лицемерит, когда притворяется довольным, собираясь говорить на эти темы. К концу он отбрасывает свою маску и становится дерзким по отношению к отцу. Разговор идет о вещах, которые раньше доставляли ему много удовольствия и которые теперь, после наступившего вытеснения, вызывают в нем стыд и даже отвращение. Он даже в этом случае лжет, придумывая для наблюдавшейся им перемены панталон у матери другие поводы. На самом деле снимание и надевание панталон находится в связи с комплексом дефекации. Отец в точности знает, в чем здесь дело и что Ганс старается скрыть.
«Я спрашиваю свою жену, часто ли Ганс присутствовал, когда она отправлялась в клозет. Она говорит: “Да, часто он хнычет до тех пор, пока ему это не разрешат; это делали все дети”».
Запомним себе хорошо это вытесненное уже теперь удовольствие видеть мать при акте дефекации.
“Мы идем за ворота. Ганс очень весел, и, когда он бегает, изображая лошадь, я спрашиваю: “Послушай, кто, собственно говоря, вьючная лошадь? Я, ты или мама?”
Ганс (сразу): “Я, я – молодая лошадь”.
В период сильнейшего страха, когда страх находил на него при виде скачущих лошадей, я, чтобы успокоить его, сказал: “Знаешь, это молодые лошади – они скачут, как мальчишки. Ведь ты тоже скачешь, а ты мальчик”. С того времени он при виде скачущих лошадей говорит: “Это верно – это молодые лошади!”
Когда мы возвращаемся домой, я на лестнице, почти ничего не думая, спрашиваю: “В Гмундене ты играл с детьми в лошадки?”
Он: “Да! (Задумывается.) Мне кажется, что я там приобрел мою глупость”.
Я: “Кто был лошадкой?”
Он: “Я, а Берта была кучером”.
Я: “Не упал ли ты, когда был лошадкой?”
Ганс: “Нет! Когда Берта погоняла меня – но! – я быстро бегал, почти вскачь”[22].
Я: “А в омнибус вы никогда не играли?”
Ганс: “Нет – в обыкновенные возы и в лошадки без воза. Ведь когда
Он играл также в лошадки с колокольчиками.
