экспедиции.
Невзрачный… Только на обычных крышах блестят какие-то металлические сигары, словно макеты подводных лодок. Что это?…
На крыльце ближнего дома под навесом одинокая фигура молодого человека в одних брюках, без рубашки, худенького, но мускулистого. Студент, старший коллектор Юра. Остальные в «поле», но скоро, объясняет, должны прибыть.
Ветер, жара. Ветер кружит, вздувает вверх какие-то белые бумажки. А «сигары» на крышах, – поясняет Юра, – это емкости для горючего, использованные с реактивных самолетов. В сигарах – вода.
Мимо, близко – я вижу в просветах за домами – идут лошади, закутанные в попоны-одеяла. От жары. На лошадях туркмены в громадных бараньих папахах. По ветру шерсть на папахах развевается. Блестящие, прокаленные до синевы лица людей.
Пустыня
Все уже в сборе. Отряд на грузовике вечером выезжает в «поле».
У меня температура и болит живот от здешней непривычной воды.
Юра усаживает меня перед ведром, полным красной водой от марганца. Надо выпить всё ведро. Так лечат. И я пью кружку за кружкой. Иначе поехать со всеми не смогу. Юра мой спаситель.
Едем всю ночь. В кузове все дремлют, вповалку. Ветер. Под фарами белая дорога, следы колес на песке.
Глаза слипаются. И ты уже не здесь, а на лесной зимней дороге, и темнеют сбоку высокие, высокие деревья.
Откроешь глаза, и опять ты в ночной пустыне, и нет больше никакого снега, да и снег-то под фарами голубой. И не деревья высокие, а кустики саксаула и кандыма. И белые кругом пески. И такой здесь запах озона. Нет, это не то, не озон, а словно в рентген-кабинете. Странный запах свежести и электричества; есть у электричества запах? Вот он и есть, он самый, ночной запах песка. А то вдруг доносит ветер, ты чувствуешь, горящий саксаул, верблюжий навоз. Стоянка где-то, запах жилья.
Въезжаем в глинистые бугры. Желтоватые, голые, словно это горы. Точно едешь по чужой планете. И выйдут сейчас из-за бугров огромные пауки.
В машине очень разные люди, только познакомился, узнаёшь потом, постепенно.
Водителя Костю, балагура 50 лет, кличут «профессором». Лысоватый, седая щетина на щеках, улыбается, глаза голубые, сощуренные на морщинистом, непонятном шальном лице, не старом и не молодом. Он в длинных трусах, зеленой линялой майке, из-под которой седые кудри. На майке расстегнутый рваный ватник.
– «Профессор», – говорит ему «доктор», маленького роста, тоже лысоватый, такой кругленький, юркий (почему «доктор», непонятно: он геолог, но с изъяном – никак не может, оказывается, сдать госы. Поэтому, понимаю: «доктор геологических наук»). – Это там вон что, «профессор»? – говорит «доктор». – Дай консультацию, – и показывает на обрыв.
«Профессор» надевает соломенную шляпку, достает черные очки.
– Это акчелыг, – заключает он.
И все хохочут, и он с ними: нарочно, что ли, для смеха, исказил название.
А вот старший Юра – палеонтолог, в кожаной куртке, берете,
