дрогнули. Явно где-то встречались… Но где, когда, зачем?
– Вишнев Павел Петрович… так-так, телефон аппарата ЦК! Ого! Ф. Бурлацкий… Это тот самый?
– Да… – всхлипнул Пашка. – Комиссия по правам человека…
– Да вы крупная птица, Павел Петрович… Вы позволите называть вас так? – осведомились темные очки, будто сфамильярничали. Они улыбались. Видимо, в крупность птицы таки не верили.
– Загранпаспорт… Вы куда-то собрались, Павел Петрович?
– На Кубу… Я пишу диссертацию о Фиделе Кастро…
– Вот как? Ну, что же, очень похвально… Тогда соблаговолите объяснить, зачем пожаловали к Аркадию Иванычу Селезневу и как это связано с вашей диссертацией?
Пашка хотел вначале соврать, что пришел не к Аркаше. Но во-первых, он не знал никого из соседей, а во-вторых звонил столько, сколько указано для Селезнева. Не отпрыгнешь…
– Вы знаете, кто такой Аркадий Иваныч?
Вопрос почему-то показался Пашке зловещим, он немедля замотал головой – нет, нет, не знаю!
– Да что с вами?! – встревожились очки. – Вас всего трясет! Вы не знали, что он студент филфака Университета?
– То есть знал, конечно… – выдавил через ком Пашка. – Товарищ…
– Подполковник! – охотно подсказали очки. – Меня зовут Игорь Олегович, я специализируюсь на общественных организациях.
– Организации не было! – возроптал немедля Вишнев. – Игорь Олегович, мы просто были знакомы – ну, по студенчески… обменивались книгами… Игорь Олегович! – Пашке почему-то казалось, что это доверительно-дружеское имя-отчество придает вес его словам, словно печать бумаге.
– Сейчас посмотрим! – развел руками подполковник. – Так какую вы несли Селезневу книгу?
К счастью, в дипломате лежало несколько брошюр. А еще Пашка вы менял в «Букинисте» старого (для автора-то конечно совсем нового, всего прошлого столетия) Овидия.
Овидия Пашка и сдал, как сдают подельника уголовники. Все на Овидия сгрузил, мол, затем и шел, чтобы отдать, благо помер Овидий и давно уже…
– Так-так! – кивал головой Игорь Олегович. И невозможно было выцедить из его улыбки сфинкса – верит он этому или нет…
И тут Пашка окончательно впал в транс, рассыпался песком и трухой: человек в черном поднес Игорю Олеговичу его Струве! Из помойки, еще и следы гнилых овощей остались…
– Так-так! – метрономом кивал Игорь Олегович, а сам листал Струве, будто это просто ему почитать принесли. Казался рассеянным, но Пашка знал – в нем сейчас вызревает…
И заглох, как мотор, бессильный больше клепать на покойного Овидия. Боже, какой позор! Папа – депутат, мама – и та коммунист… Им же на работу сообщат… Прощай, Куба, прощай карьера… И ради чего? Ради пустого любопытства недоделанного историка?
Пашка закрыл лицо руками и затрясся в беззвучном
