я услышал вздох облегчения. На мгновение показалось, что в паб заглянуло нежное, весеннее солнце, зайчиками пробежавшись по бушующему, воющему морю, бьющемуся о скалы.
– Так что важно для тебя? – я напомнил о своем вопросе. – В мужчинах.
– Для меня главное, чтоб не индюк-тираннозавр. Знаешь, есть такой особый вид, я их так прозвала. Они как-то по-особенному живот вперед выкатывают, даже если у них его почти нет, ходят от бедра, и локти у них вечно к ребрам прижаты, а в одной руке телефон, они говорят «Але», а не «Алё». И если они в солнцезащитных очках, то при специальном чехле, как будто большие педанты.
Официант, белесый парень с рябым лицом, будто съеденным молью, таких очень много среди молодежи на северно-западном побережье, где старик океан морщит лоб под порывами холодного ветра, забрал счет. Мы поблагодарили его за вкусный завтрак и вышли за дверь.
– Давай купим хлеб и тоже покормим птиц, как вчерашний дедуля на причале? – предложил я и увидел тень, залегшую под твоими бровями.
– Хорошая идея. Мне нравится. Я вот своего дедушку почти не знала и никогда не общалась с ним наедине, чтоб, понимаешь, взобраться на твёрдые колени, прислониться виском к жилетке, пропахшей Беломором, и слушать истории, разглядывая очки на бечевке, в которых от его глаз оставались одни лишь зрачки.
Будто вспомнив о сигаретах, ты вытащила одну, как случайно ее выронила и не долго думая принялась эту несчастную затаптывать насмерть. (Здесь мне всегда хочется курить, сколько бы лет назад я с этим ни покончил.) Ты перевела дыхание, не дала себе и сигаретам второго шанса и продолжила.
– У нас ведь с ним день рождения рядом. Совсем близко друг с другом. Я всегда мысленно поздравляю его. Всегда в этот день немного грустно. Пахнет паяльником, газетами, щекочет пальцы, постреливает, как когда ведёшь ими по выпуклой линзе старого телевизора, который он смотрел. Для меня это он.
Я сначала молчал. Потому что где-то в сердце сдавливало.
– А для меня дед – это клетчатая рубашка, заскорузлая такая. И сушёная рыба, которую он рвал мне на маленькие кусочки.
– А он когда умер?
– Я еще в школе учился.
– Понятно. Беден наш народ на дедушек.
Мы были внуками людей, которые юно становились отцами, случались дедушками с еще густыми шевелюрами и несправедливо рано умирали. Я хорошо помнил любимое фото моего. Вообще-то в фокусе того снимка был я, на трехколесном велосипеде – и уже, как говорили тети и дяди, с большими задатками, – но я хорошо запомнил того, кто послужил моим фоном – моложавого мужчину с чубом и распахнутой гармонью на коленях.
Я взял тебя за руку. От нее тоже постреливало, щекотало кожу. Я сжал ладонь крепче – прошло. Но чем крепче я держал тебя за руку, тем сильнее сдавливало – и только сначала сердце, а потом гораздо выше, в горле. Так продолжалось, пока
