сама абсолютно неощутима для нас, а в том, что, согласно ее понятию, она вообще не должна быть содержанием сознания и материалом для мышления, то есть, согласно ее понятию, она есть немыслимое. Это немыслимое состоит в том, что, что бы ни было дано сознанию в качестве содержания и предмета мысли, оно никогда не может быть реальным уже по одной этой причине, а только видимостью, которая должна быть «основана» на чем-то, что само не может войти ни в какое сознание в качестве его содержания и предмета мысли.
Предположения о Боге и о жизни после смерти тела совсем не такого рода. Ведь даже если признать, что ничто из этого не является объектом нашего чувственного восприятия, то и то и другое, несомненно, мыслится по аналогии с тем, что воспринимается сейчас, и даже те, кто считает эти аналогии лишь антропоморфными выдумками, не считают Бога абсолютно неуловимым в строгом смысле слова, но верят, что он непременно будет как-то виден в потусторонней жизни или, даже если это выражение недопустимо, что он как-то станет объектом и содержанием нашего сознания. И уж тем более, конечно, награда и наказание в потусторонней жизни. Тот, кто убежден в этом, может с полным правом ответить оппоненту: «Ну, это вы скоро узнаете». Это зависит только от доказательства правильности этих предположений, то есть их неизбежности. Запрет на трансцендентальное использование категорий направлен только против этого доказательства, в той мере, в какой оно должно быть сделано из категорий (причинности, или необходимости) без материала, данного им для связи, то есть в той мере, в какой для их применимости материал сначала должен быть предположен по аналогии с тем, что действительно дано. Если мы подумаем, что в другом месте было дано доказательство необходимости этих предположений, то эти существования будут выводиться так же, как и все другие вещи, которые в настоящее время неощутимы, но существование которых может быть доказано интеллектуально; они будут стоять в одном ряду со всеми понятиями вещей и событий, как тех, которые ощутимы, так и тех, которые по какой-то причине сейчас или всегда неощутимы для нас. В любом случае, они не являются идеями.53
Я знаю, что это объяснение не устранит тенденцию говорить об «идее Бога». Это связано с двусмысленностью термина «идея». Обычно наиболее твердо придерживаются того, что рациональное познание есть обработка данного материала, что это, но и только это, доказуемо, а там, где данный материал отсутствует, но познание, кажется, присутствует, оно по этой самой причине приписывается не рассудку, который всегда обязан доказывать, а разуму, и таким образом, кажется, выводится из-под требования доказуемости и тем самым обеспечивается. Поскольку в опыте не встречается непосредственно никакого объекта, который соответствовал бы этой идее, поскольку она не абстрагируется от наблюдений, как обычные понятия о вещах, и при этом
Ср. работу автора «Das metaphysische Motiv und die Geschichte der Philosophie im Umriss», Breslau 1882. Когда Кант, в явном следствии своего учения о «сознании вообще» как «высшем принципе», выводит из этого объективную действительность категорий, которые в конце концов происходят не из чувственно данного материала, а из мыслящего сознания, он признает принцип, которому он противоречит выше и в учении об идеях. Ведь если бы реальным, объективным и объективно действительным были только чувственные данные, или то, что производит в нас ощущения, то априорный компонент категориальной функции должен был бы принадлежать только субъективному, а не объективно действительному. Если же объективная достоверность вытекает именно из сущности сознания, то все, что из него вытекает, в принципе столь же достоверно познаваемо, и совершенно неясно, что, собственно, должно означать слово «достоверно», которое несколько раз употребляется в соответствующих пассажах учения об идеях в противовес непременным требованиям сознания к «систематическому единству» и «совершенству познания». (Kant’s Ges. Werke in chronolog. Hartenstein, vol. III, pp. 400, 434, 449, 457 и т. д.) Оно обозначает рецидив дуалистической эпистемологии, которая также разрушает дедукцию объективной достоверности категорий. «Систематическое единство» мира, являющееся объектом нашего стремления к познанию, и все то, что в этом смысле называется «совершенством» нашего знания, должно соответствовать и противостоять чему-то «реальному» так же мало, как и категориальной функции в каждом отдельном случае ее деятельности, и сколько реальности последняя претендует на то, чтобы обозначать или означать, столько же должно быть ей уступлено. Если вывод, который, как предполагается, делает неизбежным предположение о существовании Бога, чтобы сделать возможным единодушное с самим собой использование интеллекта, действительно неопровержим, то этот Бог столь же убедительно доказан, его существование столь же несомненно, как теоремы, основанные на пространственном представлении, и доказательства, основанные на применении категорий. Даже если сознание в целом, с его законодательством для всего его содержания, еще не является фактическим «реальным», как, по-видимому, утверждают некоторые высказывания о душе и вся доктрина вещей-в-себе, то не только объем идей, как неопровержимых утверждений из сознания, но и объем самих категорий удален от этого «реального». И если предполагается, что только чувственные данные «лежат в основе» вещей в себе, но не категории, которые к ним применяются, то также неоправданно, что идеи, вытекающие из той же сущности сознания, будут объективно действительными только в том случае, если они основаны на «вещи в себе» или хоть как-то соответствуют ей. Но если, например, вывод, который должен нас к ним привести, основан на запрещенном применении категорий к трансцендентной сфере и поэтому объективная истинность выводимого вызывает сомнение, то вывод как таковой ложен, не иначе как обязателен, и не может обосновать никакого субъективного права идей как максим и регулятивов использования интеллекта. Но если бы, тем не менее, вывод о том, что только эти идеи делают возможным единодушное с самим собой использование интеллекта, был неопровержимым – а именно это и требуется доказать, – то это противоречие стало бы проблемой, которую еще предстоит решить, или deductio ad absurdum [абсурдным выводом от общего к частному – wp] всей теории.
