здания.
Мы отличаем воспоминание-образ увиденного от самого увиденного, воспоминание-образ звука от услышанного звука. Однако следует особо подчеркнуть, что не в каждом случае, когда мы говорим о воспоминании, должен существовать и яркий образ того, что вспоминается (к этому мы вернемся позже), но такие образы памяти есть у всех, и все их знают; их существование – факт, отрицать который бессмысленно. Вопрос может заключаться только в том, как правильно описать этот факт.
Образ памяти качественно отличается от увиденного или услышанного содержания. Это отличие также описывается словами, разумеется, тем же способом, каким могут быть описаны непосредственно воспринимаемые различия – по аналогии. Говорят, что образ памяти имеет что-то размытое, блеклое, затененное, нечеткое – «воображаемый цвет не блестит, воображаемый тон не звучит» (Лотце). В этом часто звучащем описании, несомненно, много правды, но в нем есть и опасность. Опасность заключается в том, что оно предполагает, что разница между образом памяти и воспоминанием – это просто разница в степени, разница в «интенсивности». Например, увиденная форма может быть более четкой или более нечеткой, более ясной или более размытой, увиденный цвет – более или менее ярким, услышанный звук – более интенсивным, чем другой. Легко ошибиться в том, что разница между образом в памяти и воспоминанием – это просто усиление разницы, которую мы уже находим между перцептивными содержаниями. Существует разница в «интенсивности» между громким и тихим звуком. Теперь я позволяю звуку становиться все тише и тише – превращает ли это его из услышанного звука в запомнившийся образ звука? Если бы эта идея была возможна, то следовало бы представить себе непрерывный ряд, на крайних концах которого были бы услышанный громкий звук и запомненный тихий звук, поскольку даже в ряду образов памяти существует разница между громким и тихим. Невозможность этой идеи очевидна из того факта, что образ памяти громкого звука таким образом оказался бы в соседстве с услышанным тихим звуком, что эти два содержания должны были бы быть более похожими, чем услышанный и запомненный звук одной и той же громкости. Действительно, если бы это было так, было бы невозможно понять, как можно говорить об образах памяти громких и тихих звуков. То же самое относится и к «ясности» и «размытости». Туман делает видимое более нечетким, более размытым, но не уменьшает разницы между увиденным и запомненным, и то, что видно в тумане, меньше всего похоже на то, что ясно помнится. Таким образом, мы должны сказать: различие между образом памяти и образом восприятия не является различием четкости, размытости или интенсивности, оно лишь показывает определенные аналогии с этими различиями, известными из области восприятия, а также памяти, но в остальном является различием sui generis, и прежде всего различием, не показывающим никаких степеней, принципиальным различием, которое не может быть преодолено никакими переходами: Мы не можем представить
