сделай с ней что-то.
– Поросят себе оставь. Десять лигор возьму. Половину вперёд.
Мужчина закивал, не стал спорить с непомерной ценой, велел платить колдуну задаток, а после указал дорогу к дому ведьмы.
С золотом в кармане, притихшим Игви у ноги и весельем в сердце Ульд направился к дубовой роще в отдалении, где на опушке стояла одинокая хижина.
– Это ж надо быть таким дурнем, – шепнул мерг псу и потрепал косматое ухо. – Даже спьяну на спор у ведьмы своровать не решишься, коль голова на плечах имеется.
Хозяйство у старухи было крепкое. Небольшой, но ладный домик, череп оленя над входом, как и положено. Сушились подвешенные пучки трав, под навесом – добрый запас дров к зиме. Ульд отметил пустой загон для свиней и кивнул своим мыслям.
Ведьма в образе юной девы хлопотала по двору. Стройная фигура в простеньком светлом платье могла бы обмануть, если бы не крючковатые, старые руки с длинными грязными когтями. Колдун осторожно прислушивался к шёпоту духов, пытаясь разобрать, к кому пришёл на порог. Мертвецы говорили о хранительнице – той, в чьих жилах сильна кровь сэйд. За такое соседство судьбу на коленях благодарить стоит, а не тянуть у доброй няньки из-под носа всё, что не приколочено.
– Гостя за сто яр чуешь, мать? – окликнул хозяйку колдун.
– Козу убирать не смей, – отрезала ведьма, не оборачиваясь. – Прокляну.
– Смрад на всю деревню стоит, – напомнил Ульд.
– Не страшнее обыкновенного. – Она вздохнула, бросила тяпку, оглядела мерга. – Мёда хочешь? Добрый в этот год уварился, крепкий. А эти олухи боятся и не берут, жалко ведь.
Колдун кивнул. Ведьма повела гостя в хижину, придержала скрипучую дверь. Небогатое, но прибранное жильё женщины насквозь пропахло горькими травами и терпкими настойками. Было темновато, очага она к вечеру ещё не растопила. Игви замешкался у входа: обычно в дом его не брали, но ведьма ласково позвала пса:
– Заходи-заходи. И тебе найдётся место да кость.
Дверь она прикрыла уже в своём обычном облике – морок не произвёл на колдуна впечатления, и хозяйка решила не тратить сил на чары. Ульд рассматривал теперь сгорбленную старуху с седыми космами, морщинистым узким лицом и крючковатым носом. Видом она напоминала огромного ворона, а бесформенное тёмное платье лишь усиливало сходство.
Ведьма взмахом руки разожгла очаг, вытянула откуда-то косточку для Игви, а сама принялась хлопотать над угощением. Пёс улегся у ног хозяина и сосредоточился на лакомстве.
– Дубины они, без стыда и разума, – бормотала ведьма, словно позабыв о госте. – Когда хворь ко мне лечить придут, когда мышей потравить попросят. Платят деньгами, припасами. Сведу я их – мне-то чего потом делать? С голоду помирать одной? Жалко мёд, ведь хороший, продала бы им, да все бы радовались.
Наконец, она поставила перед колдуном большую кружку, миску с ломтями мяса и сыра, а сама уселась напротив, не забыв прихватить мёда и себе.
– Ты пробуй, пробуй, –
