так и сквозила от всей ее фигуры, от ее роскошного молодого тела… Глаза, при взгляде на красивого мужчину, метали искры, – не мудрено, что Иван Васильевич произвел на нее сильное впечатление, и она словно в чаду добралась до матери…
– Что это ты, Паша, так раскраснелась? – пытливо оглядывая пылающее лицо Паши, спросила мать.
– Около печей очень жарко… палит, да и шла очень скоро…
– То-то – ты у меня, смотри, не простудись!.. А Иван Васильевич где?..
– Он здесь, мама, за дверью…
– Хорошо, хорошо, вот на – передай ему на чай!..
Раиса Валерьяновна вынула портмоне и достала рублевую бумажку. Сконфуженная Паша отступила.
– Нет, мама, как хотите, я не могу…
– Что за вздор… Он человек рабочий…
– Нет, мама, ни за что… Это обидит его…
– Не хочешь, – так я сама, позови его…
Петр Петрович, слыша, что эти споры касаются его любимца, взялся сам отблагодарить молодого человека и едва упросил Раису Валерьяновну спрятать деньги… Скоро мать и дочь вышли, взяв с Петра Петровича слово навестить их. Проходя мимо Ивана Васильевича, который дожидался их около конторки, Раиса Валерьяновна слегка кивнула ему годовой, а Паша, отстав от матери на несколько шагов, крепко пожала ему руку… вспыхнула вся, и кинулась догонять мать… Петр Петрович, проводив их до крыльца, вернулся в свою контору… Он тоже встретил Ивана Васильевича, посмотрел ему, улыбаясь, в глаза и похлопал по плечу…
– Молодец ты у меня Ваня, молодец! Валяй так, по-нашему! Хочешь через неделю сватом поеду?!.
– Не отдадут… батюшка, Петр Петрович, – махнув рукой, вымолвил Гребешков.
– Не отдадут? А мы выкрадем!.. В наше время все так делалось… а девка-то какая!..
– Что и говорить…
– Ну, и капитал… шестьдесят тысяч! Ты подумай.
– Шестьдесят тысяч! – проговорил эхом молодой человек. – Шестьдесят тысяч!
Они расстались.
«Любовь и побег»
Прошло около двух недель. Иван Васильевич был не промах, и хотя совершенно запустил свою работу на заводе, но повел так удачно атаку сердца Прасковьи Федоровны, что она не долго защищалась, и сдалась на капитуляцию безусловно!..
С этой минуты молодая девушка стала окончательно рабой ловеласа, и покорялась ему слепо и без ропота. Но самое трудное было впереди, надо было во что бы то ни стало уломать мать на этот брак… А она просто из себя выходила, если при ней смели только намекнуть о каком-нибудь «мезалианесе»…
Петр Петрович, как-то раз начавший речь на эту тему, получил на первых порах такой резкий отпор, что не решался больше беспокоить свою старую приятельницу… Паша с каждым днем становилась все задумчивее и грустнее… она так далеко зашла и своих симпатиях к молодому человеку, что можно
