можно. Мы еще встретимся с ним, на этой новой арене.
Пролог второй
Золотой негодяй
Эх ты горечь, злая мачеха Сибирь!
По этапу
К одному из этапных домов, лежащих на большом сибирском тракте, около Ишима, под сильным конвоем приближалась этапная партия.
Глухо звучали оковы арестантов и погромыхала по замерзлой дороге телеги, заваленные всяким арестантским добром. На одной из телег, прислонясь спиной к тюку с какой-то рухлядью, лежал еще молодой челочек, лет двадцати двух – двадцати трех, с красивым и выразительным лицом. Тонкие стиснутые губы его были бледны и безжизненны, а в полузакрытых глазах, окаймленных темными кругами, порой вспыхивал какой-то больной, лихорадочный огонь. Видно было, что молодой человек серьезно болен, и что его надо оставить где-нибудь в больнице на дороге.
Рядом с его телегой, пристально всматриваясь в черты умирающего, шел также очень молодой арестант-каторжник, в традиционном сером халате, с большим бубновым тузом на спине, позвякивая на ходу ручными и ножными кандалами. Он казался одних лет с больным, и случайное, довольно разительное сходство могло навести каждого на мысль, что эти двое – братья. А между тем, никакого родства между арестантами не было. Больной был безродный шляхтич Витебской губернии, Казимир Яковлевич Клюверс, идущий в «места столь отдаленные» на поселение за побег «до лясу» из варшавского университета, а идущий рядом был человек в своем роде далеко недюжинный, и обладающий энергией и предприимчивостью положительно безграничными.
Одинокий сирота заштатного дьячка какого-то затерянного в Закавказье прихода, он, благодаря своим, из ряда выходящим способностям, меньше чем за три года стал правой рукой у одного из тамошних администраторов, при котором состоял в качестве домашнего, личного секретаря, и мог считать карьеру совершенно обеспеченной, но рожденный по природе разбойником, никем и ничем не задерживающимся, решился сразу обогатиться и составил для этого дьявольский план. Сопровождая всюду своего патрона, который, как человек одинокий, возил всюду с собой шкатулку, в которой хранился его громадный капитал что-то около двухсот тысяч рублей, Орест Андреевич Караульцев (так звали героя рассказа) на одной из ночевок в довольно пустынном ауле, застрелил ночью своего патрона, а сам, выскочив из сакли, стал призывать на помощь, крича, что на них напали… Сначала этому рассказу поверили, и целых две недели Караульцев был на свободе, и успел ловко спрятать выкраденные деньги, но затем история эта как-то огласилась, следователь нашел концы не только преступления, но и спрятанных денег, и Орест Караульцев предстал пред судом, который и приговорил его к 20-летней каторге. – Все деньги или почти все были отобраны, и только три радужных, каким-то путем уцелевшие в двойной подошве сапога, составляли теперь весь капитал каторжного… Но у него был другой капитал, капитал неоценимый – ум и смекалка, и он не отдал бы их за все сокровища мира.
Дело,
