он вспомнил собственную выдумку по поводу перемещения в любой среде, используя вездесущее давление, оценил её пусть грубую, но значимость. И тем самым утвердил себя наравне с Афанасием, а уж, тем более, с Пациевичем. Кашель прошёл, а рот сузился в трубочку. Однако мысль опять начала окунаться в непознаваемый мрак.
– Это хорошо ты сделал, когда ушёл из института, – сказал он,– спас ты себя, везунчик. А то бы выкрал у Афанасия идейку, да вперёд него ускакал бы. Ты шустрый, знаю я тебя. Везунчик. Ох, попало бы тебе за воровство.
А Пациевич торопился высказать до конца понятый им приём Афанасия, не обращая внимания на нелестную характеристику себя со стороны Полителипаракоймоменакиса. Он лишь на секундочку скосил уста уголком вверх и проговорил, вообще не предполагая слушателей.
– Родство символа и действительности – в нём же основа любого бытия. Даже не воплощённая в явный предмет действительность живёт индивидуальной жизнью. Не воплощённой. – Он ещё на секундочку притих.
– Почему я раньше не допёр до такой азбучной вещи, – продолжил Пациевич, хлопая себя по бедру и снова вставая с коврика, – ведь ясно: Сам Творец – Он есть абсолютная достоверность, потому что Он же – абсолютный символ. А воплощаться или не воплощаться – Его личное дело. Ничего во всём мире нет реальнее Творца. Любое создание подчас оказывается неощутимым, виртуальным, так сказать. Но Создатель…
– А инопланетяне? – робко осведомилась притихшая Наденька.
– А их-то и нет, – вставился, наконец, Борис Принцев, – они же совсем бессимволичны.
– Ну, уж! Зелёненькие, с большими ушами, с круглыми глазами, – Нестор попробовал отвлечься от заново нарождающихся и набирающих силу мрачных мыслей.
– И с щупальцами, – сказала Наденька, выходя из временного оцепенения и смеясь.
Пациевич к шутке не склонился. Он ещё продолжил:
– Инопланетян, конечно же, нет. А что касается до их изображений… якобы… то все они человекоподобные, то есть изображаются люди. Символ человека приписывается инопланетным существам, которых не существует.
– Существа не существуют, а бытия не бывает, – передразнил Пациевича Полителипаракоймоменакис, – ладно, ты нас убедил в первой части своей эврики. Мы верим: не ты загнал Афанасия в его перспективу. Не умеешь ты. Не дорос. И не дорастёшь никогда. Если бы даже не отделился от Афанасия, если бы напросился к нему в соавторы. Давай чего-нибудь тогда поедим, покушаем тут, а то, небось, уже утро настаёт, а мы с Борей ещё из-за тебя не ужинали. Ни макового зёрнышка, ни маковой росинки. Тут вообще у тебя едят или только подглядывают в чужие края? По меньшей мере, попить водицы какой-нибудь найдётся у тебя или не найдётся?
Пациевич ещё раньше сбился с истинно научных открытий из-за мифических инопланетян. Поэтому он махнул обеими руками.
– Там, в углу плитка. И шкафчик. Поищи сам.
