style="font-size:15px;"> – Двести пятьдесят, – ответил Белоглазов и посмотрел вниз, словно пытаясь отыскать там знакомый ориентир.
Про топливо Кандыба уже не спрашивал, стрелки топливомеров болтались у самых нулей.
– Слышу позывные СП, – доложил штурман. – Есть пеленг! Курс – десять влево.
Снизились до двух километров и продолжали снижаться. Видимость ухудшалась. Зря говорят, что закона пакости нет. Вот он, в действии.
– Семёныч, может, площадку подберём и пойдём на вынужденную посадку? – предложил Жуков.
– Ни одной площадки подходящей внизу не вижу, – ответил Кандыба. – Пока её искать будем, сожжём последнее топливо. Нужно до СП тянуть.
Самолёт практически планировал на малом газе. Тяга двигателей была минимальна.
– Всем пристегнуться ремнями, скомандовал Кандыба. – Приготовиться к вынужденной посадке!
Стрелки топливомеров встали на нули, но двигатели, как ни странно, ещё работали. На стрелки эти теперь уже никто не смотрел, не было смысла, двигатели могли остановиться в любую минуту. И вот это мгновение настало…
– Падают обороты левого двигателя! – заорал Ерёмкин. – Температура и давление тоже падают!
– Левый двигатель зафлюгировать! – скомандовал Кандыба.
Механик мгновенно выполнил команду.
– Левый зафлюгирован!
– Кран кольцевания?
– Включён!
– Серёга, держи крен на правый борт градусов пять, чтобы остатки топлива перетекали к правому двигателю.
Правый двигатель продолжал работать. На одном двигателе машина пошла вниз ещё круче. Внизу были сплошные торосы.
– Беру управление на себя! – Кандыба чуть тряхнул штурвалом, показывая Жукову, что взял управление. Тот молча кивнул головой – понял.
– Удаление, штурман?
– Километров двадцать, – ответил тот. – Точнее сказать не могу.
Для самолёта 20 километров – четыре минуты лёту, 20 километров в Арктике пешком можно идти всю жизнь.
– Как на фронте, твою мать! – выругался Кандыба и, взглянув ещё раз на топливомер, стрелки которого давно стояли на нулях, приказал:
– Экипажу обесточить электросистему! Выключить все потребители! Идём на вынужденную!
Высота была около пятисот метров. Правый двигатель, мягко урча на малых оборотах, создавал небольшую тягу, достаточную для устойчивого планирования. Теперь все, согласно аварийному расписанию, смотрели за борт, чтобы отыскать хоть какое-то подобие ровной площадки для посадки. Но всюду были только торосы, торосы…
На высоте триста метров начал давать перебои правый двигатель.
– Ерёмкин, правому – флюгер! Пожарную систему – включить! Экипаж, садимся! Кто останется жив – от самолёта не уходить. Радист, постарайся сохранить рацию.
В Арктике рация – это жизнь. По ней тебя запеленгуют спасатели и выйдут на место падения. В Арктике рация – это больше, чем жизнь.
Через минуту самолёт брюхом
