называть – уж очень похож по форме) эльфам. – Эти недоумки только свои кусты, да деревья будут при его помощи плодить, да оживлять. А нам с тобой он может вечную жизнь дать, когда учителя из его убежища выкурим.Были и забавные моменты в нашем разговоре. Очень мне некоторые из них напомнили мой прежний мир, в котором покойным приписывали разные таланты, которыми они вовсе не обладали. Например, фехтование. Зашла о нем речь, и я, вспомнив, что Родрик называл Огюста великим фехтовальщиком, спросил, сколько человек мой предок на дуэли приголубил.
– Я? – изумился тот. – Да я шпагу ни разу и в руки не брал. Зачем мне она, если я ей пользоваться сначала не умел, а потом она мне при моих магических силах и даром была не нужна? Где бы я научился? В ткацкой мастерской отца? – а когда я объяснил ему, почему такой вопрос задал, он чуть не рассмеялся. – Стадо баранов! Не удивлюсь, если мои потомки мне и памятник отгрохали такой, где я локтей десять ростом. А вот скольких я того… Не считал. Да и какая разница?
Выяснил, что, выйдя из проклятых земель, Огюст сразу заявил о себе, сравняв с землей крепость, из которой был вынужден бежать, потом настоящим бедствием прошелся по землям империи и вот этого вот королевства Турвальд, пока не достиг гор, которые ему чем-то приглянулись. Думаю, что полным безвластием и отсутствием инквизиции.
– Здесь тогда другая династия правила, – сказал он. – Как раз в результате моего визита она и сменилась. Задержать меня хотели. Инквизиции передать.
Понимаю, что хотели. Если он явился сюда в сопровождении трех десятков кадавров. А вот горцы сообразительнее оказались. И гномы тоже. Всего десяток попыток изгнать самоназначенного герцога – и, несмотря на свой буйный нрав, смирились. Впрочем, такие люди всегда силу уважали. Так что тоже ничего удивительного.
Почему предок не попытался при жизни добраться до своего бывшего учителя и до артефакта, узнать я не успел. Сначала Огюст от этой темы уходил, а потом сообщил, что его время в этом мире подошло к концу, так как долго в облике призрака он быть не может. Теперь смогу его вызывать дней через десять. Не раньше. И откланялся. Нет, кланяться на прощание он, конечно, не стал. Просто растаял в воздухе и все.
И вот я подъезжаю к монастырю, в котором над своим поведением смиренно размышляет моя женушка. Со мной двадцать гвардейцев и неизменный дядюшка Родрик. Сейчас заберу Изабеллу и, конечно, Мелли и тронусь в сторону Юма. Чтобы там вогерцогвиться. Или как это правильно сказать? Воцариться, вроде бы, не подходит. Я только герцог. Пусть и самовластный.
Как я здесь, а не в тюрьме оказался? Почему свита такая куцая? Сейчас поясню.
На второй день после ареста меня извлекли из камеры и представили пред светлы очи Конрада Третьего, не совсем законной королевы Матильды и почему-то архиепископа Гилберта, который на этот раз вел себя так, будто был главным действующим лицом, а не приглашенным гостем.
Недокоролева смотрела на
