к телефону подошел Герберт Кинкель, назвал пароль для связи, и получил правильный ответ. Затем, для дополнительного контроля, как было указано Центром, передал привет от господина Трюбо (псевдоним Анфилова, под которым тот был известен Герберту Кинкелю).
Профессор понял собеседника и просил при случае передать господину Трюбо самые лучшие пожелания. Убедившись таким образом, что у телефона не кто иной, как Зигфрид, Рокотов предложил повидаться в два часа дня в кафе на набережной, у лодочной станции. Хотя они не знакомы, добавил Леонид, узнать его будет нетрудно по светлому костюму в полоску и вчетверо сложенной газете в руках; высокий брюнет с худым лицом, очки не носит. Профессор ответил, что располагает временем и придет к назначенному часу.
Контакт был установлен, встреча оговорена. Но разговор Рокотову не понравился, вернее, не само содержание их беседы (тут все прошло гладко), а голос и тон Кинкеля. Голос профессора дрожал, звучал то ли робко, то ли смущенно. В первое мгновение, когда Рокотов произнес слова пароля, человек на другом конце провода вообще замолчал, и у Леонида мелькнула мысль, что это не Кинкель, но потом, пробормотав извинения, Зигфрид сказал верный отзыв. Видимо, сначала он растерялся. Речь его прерывалась, будто кто-то или что-то мешало ему, а конец беседы Кинкель завершил такой быстрой скороговоркой и так поспешно повесил трубку, словно хотел поскорее закончить разговор.
В назначенное время Зигфрид на встречу не явился. Леонид подождал в кафе еще около часа, читая газету и потягивая «фендант» – легкое швейцарское вино, затем вышел и из уличного автомата позвонил профессору.
К телефону подошла госпожа Кинкель.
– Ох, простите ради бога, мсье Шардон! – дрожащим голосом воскликнула она. – Я ждала вашего звонка. Герберт не мог прийти: он заболел! Простите, пожалуйста! Мужу внезапно стало плохо, это у него бывает: камни в печени. Я вызвала врача, уложила Герберта в постель, у него были сильные боли, но сейчас ему немного легче. Он очень сожалеет, что так вышло, мсье Шардон, просит извинить его, но он не знал, куда вам позвонить, чтобы предупредить… Так неловко получилось!..
– Ну, что вы, мадам! – возразил Рокотов, сосредоточенно вслушиваясь не только в слова, а и в оттенки голоса собеседницы. – Сущий пустяк! Встретимся в другой раз. Герберту сейчас нужен полный покой, необходимые процедуры. Я понимаю, у меня тоже здоровье пошаливает. Если позволите, я позвоню вам завтра.
– Нет, нет, дорогой мсье Шардон! Приходите к нам сегодня… приходите вечером. Врач обещал быть скоро, он… назначит процедуры, а вечером вы можете прийти. – Голос запинался и вибрировал: госпожа Кинкель явно была в сильном волнении. – Герберт сейчас, правда, лежит, но к вечеру ему наверняка станет лучше – боли проходят у него обычно через два-три часа. Герберт говорит: пусть вас это не смущает, он будет очень рад повидать вас. Так что приходите, непременно приходите!
– Вы считаете, что это можно? Не причиню ли я беспокойства…
– Думаю, нет… Ну, загляните хоть на часок!
Если
