газет, которые стремятся избежать судебных исков, но как насчёт пострадавших от насилия, которые видят свой опыт не через призму закона, и чьи истории не появятся в журналах и газетах? Как насчёт пострадавших, которые не вполне уверены в том, что произошедшее с ними можно назвать сексуальным домогательством или изнасилованием? И как быть с теми случаями, которые закон не считает сексуальным насилием?
Если мы изолируем пострадавших с их историями от культурных и правовых представлений о сексуальном насилии, то какие выражения будут лучше всего отвечать их интересам, помогая им пережить эту травму и постепенно осознать реальность того, что с ними произошло? Как описать эти происшествия, которые не вполне подходят под определение «домогательств» или «изнасилования»? Как оставить место для неоднозначности, при этом не подпитывая культуру, которая не призывает нарушителей к ответственности? И как быть, если сам пострадавший описывает произошедшее с ним как нечто неопределённое и размытое, хотя оно полностью совпадает с определением домогательств или изнасилования?
В этой связи возникает вопрос о том, кто должен отвечать за выбор определений, подходящих для любой формы сексуального насилия.
Лайна Бэй-Ченг, доцент школы социальной работы при Университете в Буффало, призывает к осторожности, когда речь заходит об описании опыта людей. «Я думаю, что мы должны с осторожностью анализировать и изучать обстоятельства произошедшего, не навязывая женщинам слова и определения для рассказа о том, что с ними случилось. Я считаю крайне важным, чтобы женщины могли говорить о своих переживаниях всё, что им хочется».
Проблема заключается в том, что в основе определения нашего жизненного опыта лежит бинарная конструкция. Происходящее с вами может быть либо изнасилованием, либо сексом по обоюдному согласию, а вы в таком случае или добровольный участник процесса, или жертва. Бэй-Ченг считает, что в этом-то заблуждении и кроется проблема. «Это непостоянное противопоставление. Есть представление о том, что вы даёте согласие единожды, и всё, что случается после этого, вполне законно. И, конечно же, любое человеческое взаимодействие выглядит совершенно иначе».
Это противопоставление секса по согласию и без согласия часто используется в качестве оружия во время обсуждений в СМИ громких обвинений в сексуальных домогательствах. Если женщина говорит, что после сексуального контакта чувствует себя пострадавшей, мы сразу спрашиваем её: «Это было по взаимному согласию?» Если она отвечает утвердительно, в большинстве случаев дискуссия заканчивается, словно в таком случае у неё нет права ощущать себя униженной. «Да, но ведь она согласилась?», «Она же не сказала „нет“?» «Ведь не встала и не ушла, не правда ли?» Неужели у секса такая низкая планка, что всё, что нам нужно, это чтобы он был по обоюдному согласию? Согласие обязательно, но не забывайте: оно является необходимым минимумом. Раз за разом я возвращаюсь к эссе, написанному Ребеккой Трейстер в 2015 г.,
