физически.
Судя по глазам, намек Иэн понял.
– Итак, даю тебе один шанс, последний, – с нажимом сказал Малоун. – Почему эти люди тебя преследуют?
– Потому что я был на «Оксфорд Сёркус» месяц назад, в тот день, когда убился тот парень.
Иэн чутко бдел в конце зала, где знак «Выход в город», и зондировал глазами людную посадочную платформу.
Кто следующий?
Взгляд уцепил ухоженную бабульку – серое твидовое пальто, иссиня-седые букли, – которая сновала, прихрамывая и от этого слегка подскакивая, как будто ее блохи кусали. На сгибе руки она держала сумочку-«лягушку», золоченая застежка которой была отомкнута, отчего «лягушонка» как будто позевывала. Соблазн просто неотразимый – такой, что невольно закрадывается подозрение, не приманка ли это. Полиция такие подлянки на станциях иногда устраивала. Однако минута зоркого наблюдения показала: цель чиста. И Иэн осмотрительно двинулся к ней, пробираясь сквозь лавину часа пик.
«Оксфорд Сёркус» была одним из его излюбленных мест охоты. «Бейкерлу», «Центральная», «Виктория» – все основные линии метро сливались тут воедино. Ежесуточно по утрам и вечерам поезда подземки выметывали из себя и поглощали икринки пассажиров – десятки тысяч, – изрядная часть которых здесь ответвлялась и вытекала наружу, в модные магазины и трендовые салоны, расположенные вдоль Оксфорд- и Бонд-стрит, в двадцати метрах над этим гудящим подземельем. А затем на спуске многих из них, как и эту вот денежного вида бабульку, отягощали фирменные пакеты и мешки – ну прямо-таки опознавательный знак для промысловиков вроде Иэна, у которого из пятнадцати лет, что он прожил на свете, пять прошли в неустанной практике здесь, дав недюжинный опыт.
На руку было и то, что мало кто усматривал в нем угрозу. Росту Иэн был невысокого, на вид субтильный, с густыми блондинистыми волосами, которые он регулярно подравнивал себе ножницами (прошлогодней своей добычей из «Хэрродс»). К этому занятию у него, кстати, был подлинный талант, и он даже иной раз подумывал когда-нибудь – когда наскучит улица – заделаться парикмахером. Ну а пока эти задатки помогали ему поддерживать имидж обаяшки, к которому незнакомые люди проникаются симпатией, а вместе с тем – доверием. Хорошо и то, что в отделах благотворительности можно было задаром – или почти – разжиться шмотками. У Иэна в фаворе были вельветовые штаны и рубашки с воротниками на пуговках. Было в этом неформальном антураже что-то от его любимого литературного героя, Оливера Твиста. Образ по сути идеальный для хитрого на выдумки воришки.
Шотландка-мать нарекла его Иэном (единственный от нее подарок, помимо самой жизни). А когда ему было три месяца, она исчезла, и ее заместила тетушка-англичанка, от которой Иэн получил фамилию Данн. Ту свою тетушку он не видел уже три года – с того самого дня, как из окна второго этажа выскользнул и растворился средь улиц Лондона, где выживал все это время за счет людской благотворительности и своего воровства.
Полиции он был известен. Несколько раз попадался и оказывался в участке, один раз даже на Трафальгарской площади. Но в тюряге не оказывался ни разу, все время выходил сухим из
