(независимо от решения вопроса о ее онтологическом статусе), выступает стартовой для множества философских, социологических, психологических и культурологических теорий последних трех столетий. Трансцендентальный идеализм Канта, философия символических форм Э. Кассирера и баденское неокантианство, дюркгеймовский анализ коллективных представлений, в т. ч. первобытных форм классификации, американский прагматизм и символический интеракционизм, теория стереотипов У. Липпмана, социальная феноменология ПІютца – Бергера – Лукмана, этнометодология Г. Гарфинкеля, когнитивная психология Ж. Пиаже, Дж. Брунера и Дж. Келли, эволюционная эпистемология К. Лоренца, постпозитивистская философия науки, в т. ч. теория парадигмы Т. Куна и методологический анархизм П. Фейерабенда, неогумбольдтианство и гипотеза лингвистической относительности Сепира – Уорфа, «радикальный конструктивизм» Э. Глазерсфельда и П. Вацлавика, аналитическая философия Н. Гудмена, нейробиологическая теория аутопойетических систем У. Матураны – Ф. Варелы, варианты «большого социологического синтеза» П. Бурдьё и Э. Гидденса, и т. д. – лишь некоторые пункты релевантного обозначенной теме списка имен и подходов. Большинство из упомянутых теорий используют разную терминологию, связаны с разными традициями мысли и имеют разную дисциплинарную принадлежность. Тем не менее задача «наведения мостов» между ними, частичного конвертирования их концептуальных словарей представляется актуальной, высвечивающей фундаментальный характер ключевого положения конструктивистской методологической программы, шокирующего порой обыденное и естественнонаучное сознание с его наивным аксиоматическим «объективизмом». Согласно этому положению, люди в их мыслях и каждодневной практической деятельности заняты «построением» или «изобретением» миров, приобретающих самостоятельное существование, но в то же время сохраняющих генетическую связь со своими создателями.
Здесь, вероятно, требуется уточнение, касающееся понимания самого процесса конструирования реальности. Нередко в российской научной, философской и публицистической литературе, отчасти под влиянием специфически усваиваемого постмодернистского дискурса, конструктивизм предстает как категоричная «гипериндивидуалистическая» и релятивистская позиция[19], выглядящая в глазах ее критиков малоправдоподобной и карикатурной, а в этико-идеологическом плане – опасной, посягающей на устои, ибо «если Бога [или какой-то иной гетерономной, внеположной человеку реальности] нет, то все дозволено». Армия противников конструктивизма в таком случае объединяла бы всех, кто не утратил еще чувства «твердой почвы под ногами» и сохраняет веру в «объективную реальность», как бы таковая ни мыслилась. Когда те или иные феномены объявляются социальными конструктами, смысл высказывания считывается порой следующим образом: это значит, что люди «по жизни» занимаются их целенаправленным, «стратегическим» конструированием, что они делают это свободно и умышленно, по собственному личному произволу, имея определенные «планы», намерения, преследуя определенные интересы (не всегда выражаемые открыто, но часто скрываемые, «опять же для пользы дела»). Подобная трактовка вполне объяснима и хорошо соотносится с такими обсуждаемыми, злободневными темами, как управление общественным мнением и общественными настроениями при посредстве маркетинговых,
Эту же особенность отмечает В.Г. Николаев: «В отечественной практике часто фигурирует узко и превратно толкуемое понятие «конструктивизма» как социологической позиции, с которой мир видится как свободно и без каких-либо ограничений конструируемый акторами» [13, 14].
