наполню ею реки, пока его не найдут. Тесей скоро обнаружит, что подлетел слишком близко к солнцу.
Гермес ухмыльнулся.
– Мне нравится мстительная Сеф, – сказал он. – Это страшно.
Персефона взглянула на красное зарево рассвета за окном, вышла из своего кабинета и вошла в зону ожидания, откуда открывался вид на Новые Афины. Свет опалял горизонт, и Персефоне показалось, что это очень похоже на огонь. Она никогда не думала, что увидит в солнце угрозу, но сегодня это было похоже на рассвет нового и ужасного мира.
Ирония заключалась в том, что никто не узнает об ужасе ее ночи. Сегодня смертные проснутся и увидят, что снег перестал, что тучи, которые неделями отягощали небо, разошлись. Медиаиздания будут публиковать истории о том, как закончился гнев олимпийцев, и высказывать предположения, что именно битва под Фивами положила конец гневу Деметры.
– Разве это правильно – злиться из-за того, что они не узнают, какой ужас мы пережили прошлой ночью?
– Нет, – сказал Гермес. – Но я не думаю, что тебя именно это сейчас злит.
Она повернулась, но он все еще был на два шага позади нее.
– Что ты знаешь о моем гневе?
– Тебе не нравится, когда убеждения подпитываются ложью. Ты воспринимаешь это как несправедливость, – сказал он.
Он был прав. Именно поэтому Тесей и его шайка нечестивых полубогов и смертных так сильно разозлили ее, и Хелен, некогда ее верная помощница, только помогла увековечить эту ложь своими статьями. Что делало ее истории такими правдоподобными, так это то, что в них было достаточно правды.
– Тесей сказал бы, что это особая сила, – сказала Персефона.
– Это сила, – согласился Гермес. – Но сила есть во многих вещах.
Она прижала пальцы к прохладному стеклу, обводя линию горизонта Новых Афин.
– Они думают, что я солгала, – сказала она.
Прямо перед тем, как все приняло худший оборот – перед тем, как Сивилла пропала без вести, а потом случилась лавина и последовавшая за ней битва, прежде чем Тесей обменял свою благосклонность на ее уступчивость – Хелен решила раскрыть секрет божественности Персефоны и обвинила ее в обмане народа Новой Греции.
Выбранный момент во многих отношениях был безупречен. Она знала, что мир пришел, чтобы восхищаться Персефоной и критиковать ее, как за то, что она писала противоречивые статьи о богах, так и за то, что привлекла внимание печально известного затворника – бога мертвых.
В некотором смысле она расположила к себе смертных, которые видели в ней самих себя. Теперь они, вероятно, чувствовали себя преданными.
– Тогда скажи правду, – сказал Гермес.
Она подняла голову, наблюдая за богом в отражении.
– Этого будет достаточно?
– Должно быть, – сказал он. – Это все, что ты можешь им дать.
Это казалось таким глупым – беспокоиться о том, что подумают люди после всего, что произошло за последние двадцать четыре часа, но для смертных мир все
