надо идти сдаваться врачам… лучше знакомым… лучше в клинику на Мичуринском.
Не стал откладывать дело в долгий ящик и набрал оставшийся в записной книжке номер Антона Павловича Молотова… ну то есть Симонова конечно, Молотовым я его условно окрестил из-за внешнего сходства с бывшим министром иностранных дел. Как ни странно, но трубку он поднял почти сразу же, на втором гудке.
– Это Петя такой, – сказал я ему, – Балашов.
– Привет, Петя, – рассеянно отвечал он, – слышал, что ты высоко поднялся там.
– Ну так, – не стал я подтверждать избитые факты, – где-то на уровень Уральских гор, до Пика Коммунизма мне еще далеко.
– Слушаю тебя, Петя.
– У меня небольшая проблема образовалась, – сообщил я, – по медицинской части.
– А что, сам-то ты себя вылечить не в состоянии? – удивился Молотов, – хорошо помню, как ты с той бластомой разобрался, до сих пор перед глазами стоит. Как она, кстати, носительница этой бластомы?
– Все хорошо у нее, – со вздохом ответил я, – пошла рецессия. Чего про меня никак не скажешь – как там в народной поговорке… сапожник ходит без сапог, а электрик сидит без света.
– Я понял, – судя по звуку Молотов на той стороне пожевал губы, – подъезжай… да прямо сейчас можно – все сделаем в лучшем виде. Тебе врач какого профиля-то нужен?
Назвал профиль, он подтвердил возможность осмотра, сказал, кого вызвать с проходной, и я недолго думая сорвался с места на своей уже обжитой Волге ГАЗ-31. Как одолел расстояние до Мичуринского проспекта, даже не заметил. Меня там встретил сумрачный товарищ в белом халате и шапочке и провел на третий этаж.
– Тэээк, – сказал товарищ Молотов, увидев меня входящим в лабораторию, – что там Гиппократ говорил, напомнить?
– Врачу – исцелися сам, – вылетело из меня на автомате. – Но этот афоризм сейчас не работает… точнее работает, но в ненужную сторону.
– А это как? – заинтересовался он.
– Определяет, что у меня что-то не в порядке, а что именно, говорить отказывается, – пояснил я.
– Это бывает, – заметил Молотов, и в эту минуту дверь открылась и в лабораторию вошел товарищ Чазов.
– О, кто к нам пожаловал, – весело обратился он ко мне, – товарищ Балашов собственной персоной.
– Так точно, товарищ директор. – бодро ответил я, – поживешь с вами – научишься есть всякую гадость, как говорил товарищ Карлсон.
– Что случилось? – перешел он к делу.
– Был недавно в гостях у Джуны, – решил я расколоться до конца, – и сдуру попросил ее продиагностировать себя…
– И она нашла у тебя неизлечимый дефект, – продолжил эту мысль за меня Чазов. – Причем срок оставшейся жизни отмерила в 3 месяца, так?
– 6 месяцев, – уточнил я, – а в остальном все верно. Откуда знаете?
– Имел дело с Евгенией Ювашевной ранее, – рассеянно ответил он.
