сохраняла во внешности теплую красоту осени: ее неровно обрезанные рыжие волосы, в лучшие годы достававшие до колен, огнем вспыхивали под пламенными лучами пустынного солнца и бросали блики на мягкую кожу, утратившую свою природную белизну за два удушливых лета, проведенных на юге империи, и чем теплее казался весь ее облик от всепрощающей улыбки до ласковых томных движений рук, тем сильнее поражали невольного наблюдателя полупрозрачные голубые глаза, тонкими лезвиями сверкавшие из-под кудрявых завитков челки. У нее были тонкие птичьи кости, но крепкое тело, поэтому в отличие от многих других женщин она несла свою долю с легкой рассеянной улыбкой и никогда не сетовала на судьбу, несмотря на обременение, которое было сложно скрыть на четвертом месяце.
У нее был замечательный голос, – такой, каким матери баюкают детей, – им же она пела песни по вечерам в шатре, когда вокруг нее садились невольники, чтобы согреться холодной ночью.
– Мне стыдно признаться, друзья,– говорила она смущенно, – но я не знаю ни радостных куплетов, ни веселых четверостиший.
Роза пела грустные песни, читала грустные стихи. По вечерам на ее глаза часто набегали слезы, которые она украдкой стирала под трели самодельных дудочек и губных гармошек.
– Принц Черный, принц юный, куда ты ушел?
Неужто прощенье для них ты нашел?
Неужто ты мог, сединою прибитый,
Не вспомнить им старой жестокой обиды?
С большой заботой к ней относилась и стража, некоторые даже намеренно искали ее общества, и, когда наступала ее очередь работать в прачечной, мужчины разговаривали с ней целый день, ловя каждое ее слово. Роза относилась к ним терпеливо и даже снисходительно. Немало было тех, кто по вечерам задавался со злобой, завистью или восхищением вопросом: «Откуда она пришла такая?» Одни угадывали в ней графиню с Драконьего залива, другие думали, что она похищенная или потерявшаяся двоюродная сестра аксенсоремского короля, кто-то не мог не предположить, что Роза – наложница алькаирского султана, впавшая в немилость. Но редко кто замечал в ее чертах присущую островным народам точеную остроту.
С приближением срока по мере того, как разрастался ее живот, Роза выглядела все хуже. Она недоедала, сильно осунулась и похудела. Жизнь потихоньку оставляла ее, и вскоре она уже не могла подняться. Местный лекарь подтвердил опасения: она умирала, как умирает старый дуб, все жизненные силы отдавая последнему желудю.
В ту ночь в шатрах не звучало песен, не играло дудочек. Все молча прислушивались к крикам из соседнего шатра, где уже несколько часов в агонии схваток билась Роза. Снаружи на кустах качались черные тени – это прилетели вороны, почуяв беду. В шатре роженицы суетились женщины и один несчастный лекарь. Схватки уже давно начались, но ребенок так и не показался. Лекарь, еще молодой и неопытный юноша, волей случая получивший распределение на Давидовы рудники, впервые принимал роды, но понимал, что спасти обоих не в его силах. Он не знал, что ему делать, и бесполезно метался по палатке.
Наконец,
