еды. К тому времени небо почти совсем потемнело, сохранив лишь отголоски света, и за длинными ростовыми окнами догорал закат.
Герцог ждал меня за столом, о чем-то вполголоса разговаривая с привезшим меня юношей. Когда дверь отварилась и я вошла, герцог замолчал.
– Альфред, можешь идти, – сухо сказал Вайрон.
– Ваша светлость, – юноша поклонился и вышел.
Герцог указал мне на стул по правую руку от себя. Я села. Он позвонил в колокольчик, и внесли первую смену блюд.
– Ты давно не ела, поэтому сегодня съешь только бульон и немного овощей.
Мы ели в тишине. Сумерки быстро выцветали, и на тропинки сада, протискиваясь между пышными кустами, выползала таинственная темнота, боязливо огибавшая низкие каменные фонари, в которых, как светлячок, теплился огонь. В столовую вошли два лакея и зажгли свечи. В их тусклом ровном мерцании по-новому заиграло столовое золото. Окна, потеряв свою прозрачность, теперь казались матовыми и наполовину отражали наш тихий ужин. Только в тени тяжелых зеленых штор еще были видны полосы сумеречного неба.
На вторую смену принесли жареные овощи. Лакей предложил герцогу бокал вина. Вайрон жестом попросил принести такой же для меня.
– Выпей, – сказал он. – Быстрее вылечишься.
С детства у меня было тонкое обоняние, но цветочную эссенцию в вине, как бы знакома она мне ни была, я не смогла угадать. Заметив, что герцог смотрит на меня, я прекратила принюхиваться к вину и в несколько больших глотков осушила почти весь бокал.
Третьей смены не было. Как позже я узнала, герцог не был большим любителем застолий и ел очень мало, отдавая предпочтение вину, но не мясу.
На опустевший стол лакей поставил вазу с пышными белыми розами и вышел.
На кислых почвах Центральных равнин розы приживались плохо, и стоимость некоторых сортов была выше аксенсоремского жемчуга. Простолюдины, как правило, могли увидеть их лишь в те редкие дни, когда проходило открытое заседание парламента в Амбреке. Но я безошибочно узнавала их по сладкому запаху трупного разложения, которым пропах дом моей приемной семьи.
– Ты любишь цветы? – неожиданно спросил герцог, заметив мой взгляд.
Я смутилась и слабо качнула головой:
– Не знаю, – я видела много цветов, но мне не у кого было спросить их названия, и даже если бы я любила их, я бы не смогла их назвать. – Вряд ли.
– А розы?
Герцог протянул руку и вытянул один из бутонов. С его пальца на белоснежную скатерть упала капля крови. Пятно расползалось по ткани, съедая белые нити, вытягиваясь и расширяясь, пока не застыло неровной кляксой у локтя.
– Они пахнут кровью.
Розы были самыми дорогими цветами на континенте, и люди, имевшие страсть ко всему красивому и дорогому, приписывали им различный символизм. В Алькаире пустынная роза была символом любви, в Нортуме мраморные кусты цвели в крепких семьях, в Лапельоте
