приятно рассказывать кому-то о себе. Она никогда раньше этого не делала. С друзьями вместе росла, им нечего было рассказывать: жизнь проходила на глазах друг у друга. Потом, после интерната, они много болтали, конечно, но что там обсуждать? Как таскала кирпичи на стройке? Или какую пиццу чаще всего заказывали в пятницу вечером? О Рите же Шурыгиной распространяться не позволял этикет. Да и неинтересна она была друзьям. Любка была еще слишком мала, мать никогда не задавала вопросов. Пожалуй, Леон вообще оказался первым, кто захотел узнать какие-то детали из жизни Алисы. – Нам было лет по пятнадцать-шестнадцать примерно. Нам – это мне и моим друзьям: Мирославе и близнецам, Артему и Арсению, у нас была такая компания. Еще один из наших – Матвей, он старше на два года и к тому моменту уже выпустился, но продолжал нас навещать. И однажды предложил сбежать. Не насовсем, конечно, всего на одну ночь. Было лето, июль. Жара невыносимая. Вечером после ужина мы заблаговременно стащили запасной ключ от двери и, когда все уснули, вышли. Матвей ждал неподалеку в машине. Мы поехали на берег реки. Ничего такого не делали, просто жгли костер, жарили сосиски и смеялись. До самого рассвета. Мечтали о разном. Обещали друг другу, что всегда будем вместе.
Алиса вдруг поймала себя на том, что улыбается. Лежит на кровати в страшной черной комнате, смотрит в темный исцарапанный потолок с пятнами засохшей крови и улыбается до ушей. Потому что слышит не запах обезболивающего, а аромат костра, видит не потолок, а звездное небо. Рядом плещется река, звенят комары, а впереди – целая жизнь, полная надежд. И если она не была счастлива тогда, то когда еще?
– Выполнили обещание? – спросил Леон.
– Да. Мы до сих пор вместе. С Мирославой снимаем квартиру, она моя самая близкая подруга, близнецы живут неподалеку. Матвей звал к себе на работу как раз в тот момент, когда София от вас позвонила.
– Значит, мне повезло, – произнес Леон, а затем признался: – У меня никогда не было таких друзей.
– Почему?
– Не знаю. Я никогда не умел нравиться людям. И мне казалось, что я нужен только как кошелек, моя семья всегда была довольно обеспеченна, даже в девяностые. У меня были друзья, но не такие… близкие. Сейчас проще. Я просто плачу деньги тем, кто рядом. И не ищу в них друзей.
Алиса повернула голову к Леону, посмотрела на его профиль в полутьме. Он так и лежал с закрытыми глазами, говорил с трудом, и Алисе вдруг захотелось сказать что-то, чтобы немного облегчить его состояние. Пусть она пока не может сделать то, зачем пришла, но слова порой важны не меньше, чем действия.
– Мне кажется, люди в логове относятся к вам далеко не как к обычному работодателю, – искренне заметила она. – Пусть я не так близко знакома с Денисом Сергеевичем или начальником охраны, но Влад, София, Мария Антоновна, Тамара Ильинична, даже Аллочка – вы для них совершенно точно гораздо больше, чем тот, кто просто платит им деньги.
Губы Леона дрогнули, но так и не превратились в улыбку.
– Хорошо…
