Каждый год я иду в суд со счетом фонда. В прошлом году даже удостоился похвалы за образцовое ведение дел.
– А вам, мистер Кемпбелл, было бы неплохо еще раз внимательно посмотреть условия трастового фонда.
– Что вы имеете в виду?
– По условиям фонда, Гейдж получает деньги, если он жив и не был признан виновным в совершении серьезного преступления к тому времени, как ему исполнилось тридцать пять лет.
– Да, правильно, здесь не возникает вопроса.
– А как насчет определения «серьезного»? – спросил я.
– Любое преступление может считаться «серьезным». Все, что может привести к тюрьме. Я знаю, что имел в виду завещатель, и думаю так же, как он.
– Здесь присутствует еще одно обстоятельство, о котором вы, видимо, не подумали, – сказал я.
– Какое же?
– «Признан виновным».
Кемпбелл хотел что-то сказать, но передумал, помолчал, глубоко вздохнул.
– Вы имеете в виду, что… – Он остановился на середине фразы, обдумывая ситуацию.
– Да, да, я имел в виду, что даже если Эмос Гейдж был задержан по обвинению в убийстве, был арестован за убийство и его судили за убийство, если присяжные заседатели не вынесут свой вердикт до двадцать пятого числа этого месяца, то вам придется выплатить ему деньги трастового фонда.
– Почему? – удивился он. – Это ведь смешно и нелепо, мистер Лэм!
– Таковы условия трастового фонда.
– Но не его сущность!
– Скажите, что контролирует такого рода фонды, – невинно задал я вопрос, – дух или буква закона?
– Мистер Лэм, вы намеренно пытаетесь поймать меня на удочку?
– Вы уже сами проглотили крючок без всякого нажима с моей стороны.
С этими словами я вышел из комнаты, ощущая спиной его остекленевший взгляд.
Глава 4
Я решил все-таки направиться по данному мне Бертой адресу на тот случай, если миссис Бакли звонила еще раз и пожаловалась, что я все еще не появился у нее. Я отложил кое-какие неспешные дела и поехал в квартал Рейнголд.
Дафни Бакли оказалась удивительно красивой брюнеткой с черными глазами и волосами цвета воронова крыла. Прекрасная стройная фигура, очень тонкая в талии, но со всеми полагающимися к такой талии совершенными изгибами тела. Ей можно было дать не больше двадцати пяти. Слишком тонкие губы ее не украшали, но она знала об этом своем недостатке и, пользуясь помадой, придавала рту красивую форму, хотя и делала его несколько крупноватым.
Она знала все и о своих достоинствах и прекрасно ими пользовалась: движения ее бедер были мягкими, будто волнообразными; трудно сказать, что было в этих волнующих движениях, но в ходу при стриптизе, когда исполнительница в танце медленно раздевается и так же медленно снимает перчатки, уже и это кажется порочным.
Такой была Дафни Бакли. Она посмотрела на меня, потом отвела глаза, взглянула опять, и я услышал волнующий грудной голос:
– О, мистер
