кого он не тревожит? – ответила я, подумывая, не сменил ли Фелпс с нашей последней встречи свои политические убеждения.
– Верно. Эти козлы из ООН суют свой нос туда, куда их не звали. Если мы отдадим Крым, то все жизни, которые мы там положили, пойдут псу под хвост.
Я вздохнула. Ничего не изменилось, а спорить я не собиралась. Я захотела, чтобы эта война кончилась, почти сразу же, как попала в Крым. То, что там творилось, не соответствовало моим представлениям о войне. Вышвырнуть нацистов из Европы – это было правильно. Но воевать за Крымский полуостров – ксенофобия, гордыня и кретинический патриотизм.
– Как рука? – спросила я.
Фелпс показал мне протез. Повращал кистью, согнул пальцы. Впечатляло.
– Отпад, правда? – сказал он. – Он воспринимает импульсы от такой сенсорной штуковины, которую приделали к мускулам плеча. Если бы я потерял руку выше локтя, получилась бы чисто жопа с ушами.
Он немного помолчал и вернулся к прежнему разговору:
– Мне не дает покоя, что весь этот хипеж может заставить правительство сдаться еще до наступления.
– Наступления?
Полковник Фелпс улыбнулся.
– Конечно. У меня есть друзья наверху, они говорят, что поставка новых плазменных винтовок – вопрос считаных дней. Думаешь, русские устоят перед «крутью»?
– Честно говоря, нет. Разве что у них есть своя версия.
– Ни шанса. «Голиаф» – самая передовая компания по производству вооружения в мире. Поверь, я, как и все, надеюсь, что нам не придется их использовать, но «круть» – это та переломная точка, которой мы все ждали.
Он порылся в портфеле и достал брошюрку.
– Я катаюсь по Англии и вдалбливаю им, что Крым отдавать нельзя. Думаю, ты должна мне помочь.
– Мне так не кажется… – начала было я, принимая книжечку.
– Чушь! – ответил полковник Фелпс и перешел на митинговый слог. – Твой долг как ветерана кампании, оставшегося в живых и ныне здравствующего, поднять голос в защиту тех, кто принес себя в жертву. Если мы отдадим полуостров, все их жизни будут потеряны зря.
– Я думаю, сэр, что они и так уже потеряны, и что бы мы ни решили, этого уже не изменить никак.
Он сделал вид, что не слышит меня, и я замолчала. Яростная поддержка военного конфликта позволяла полковнику как-то справляться со своим собственным отчаянным положением. Когда нам дали приказ наступать, мы готовились встретить «символическое сопротивление», а попали под кинжальный огонь русской артиллерии. Фелпс ехал на броне БМП, когда русские открыли огонь из всего, что у них было. Ему оторвало руку ниже локтя и искромсало спину шрапнелью. Мы сложили его и остальных в машину и отвезли к английским окопам гору стонущего человеческого мяса. Я вернулась в мясорубку, как и те немногие, кто мог это сделать, и поехала между пылающими разбитыми машинами, выискивая выживших. Семьдесят шесть БМП и легких танков послали в тот день под русские пушки. Вернулось две машины. Из пятисот тридцати четырех
