трибуну мэра, но, конечно же, не такую солидную. Разговоры обычно начинались с простого – с вопросов, как другие живут, что они едят и пьют, во что одеты и меняют ли платья по несколько раз в день, как делают это кнапфцы, или ходят в одном и том же неделями, как нелепые ревенийцы. Ещё кнапфцев интересовала чужая музыка и часто ли другие поют и веселятся, как делают это местные.
– Эй, Фрэнки, что там делается у аборигенов? – спрашивали его.
– Для них аборигены – это мы, – улыбался Фрэнки.
– Вот невежды, грубияны… Да как они могут про нас такое думать…
Кнапфцы хотели знать обо всём: как «чужие» танцуют, что они носят в обычные дни, а что в праздничные, в чём они женятся, а если не женятся, то как обходятся без женитьбы. Всё подлежало расспросам, всё обсуждалось. Наслушавшись, кнапфцы всё равно оставались недовольны: многое казалось им неоригинальным, другое, наоборот, не принималось из-за необычности.
Если какой-то народ был спокоен и учтив, людей называли кислыми нытиками, весельчаков нарекали развязными наглецами, про умников говорили «зануды», а глупцов не удостаивали вниманием.
Позже, к ночи, вокруг Фрэнки оставались только самые важные люди Кнапфы. Солидных господ насчитывалось едва ли больше тридцати. Влиятельные персоны начинали особые расспросы, решали важные дела.
– Фрэнки, расскажи-ка, какие девицы в Йуде? Так же горячи, как наши? – спрашивали солидные кнапфцы.
– Йудийки прелестны! Они свободны и независимы, не ждут неприятностей, поэтому веселы и собой гордятся. В столице, городе Лой, есть огромная красная стена, любая женщина может прийти к ней и написать мелом свои обиды. Если йудийка недовольна мужем – про это будут знать все. Все местные боятся красной стены. Этот страх сплотил мужчин, они как братья. Если кто-то замечает чью-то жену у той стены, он бежит к бедняге, а тот со всех ног бросается к любимой! В Лое есть и другие стены – синие, зелёные, жёлтые. Йудийцы пишут мелом все свои горечи, все свои желания.
– Скверное местечко эта Йуда. Дай слово, что не расскажешь про это нашим? Дай слово, Фрэнки! – гудели кнапфцы.
– Что у них с мэром? – хмуро спрашивал Виру. – Кто он? Каков? Требует ли наград? Терзают ли его мысли? Горд ли собой? Похож на голубя? Похож на дракона?
– Это мел, – тихо отвечал Фрэнки.
Кнапфцы молчали. Тишина была долгой.
– Ими руководит брусок из белого камня? Их надо спасать, – тихо говорил Виру, а потом выкрикивал: – Кнапфцы, их надо спасать! Ой-ой-ой, несчастные мои, добрые… слепые птенцы… Как же тяжело им, как грустно… несправедливо, горько! Кто, – кричал Виру, – кто, кроме нас, им поможет? Никому нет дела, все мимо пройдут и не скажут: «Как живёшь ты? Зачем к стене бегаешь? Что пишешь? А читает кто? А есть ли ему дело до тебя?» Надо взять их к себе, поселить у нас… Хватит уже быть сиротами. Фрэнки, сынок, не забыл дороги? Поедем с тобой завтра же. Они меня увидят, всё поймут, заплачут, скажут: «Как же долго ты к нам шёл. Без тебя-то мы и не жили», а я им отвечу:
