style="font-size:15px;"> ***
Самоварова действительно долго не могла угомониться.
Вернувшись в купе, взяла книгу, но после пары абзацев захлопнула. Лекция на ютубе не подгружалась – интернет то и дело сбоил. Дорога вызвала в ней небывалый прилив уже, казалось, застывшей как студень энергии, а внезапный отъезд Валеры – беспокойство. Еще и разговор с дочерью постоянно крутился в голове.
Убедившись, что четвероногий спутник задремал, Варвара Сергеевна тщательно намазала красным блеском губы и отправилась в вагон-ресторан.
Нацепив очки, долго копошилась в меню.
Взяла салат оливье и попросила официанта принести к салату черного хлеба.
Махнув рукой на стоимость, заказала пятьдесят граммов единственного в барной карте коньяка.
Какая же дорога без спиртного?
В ожидании заказа уставилась в окно. За ним плескалась сырая осенняя темень. Все неожиданно важное происходит почему-то осенью, в ее естественном распаде зарождается неизвестное и оттого – пугающее.
В вагоне-ресторане, укутанной электрическим светом коробчонке, было тепло и спокойно. Варвара Сергеевна занялась любимым делом – начала рассматривать пассажиров, со времени ее прихода успевших занять практически все свободные ранее столики.
Люди вели себя так, словно в другой части огромной, содрогающейся от обстрелов и криков боли, рушащихся домов и погибающих семей страны ничего не происходило.
Они непринужденно смеялись, обнимались и громко обсуждали мелочи жизни. Конечно, так было и в семнадцатом, и в девяносто первом, и в девяносто третьем… Пока имперский великан, пораженный неслучайными очагами междоусобиц, деморализованный западными плутами, взбудораженный своими идейными борцами корчился в предсмертных конвульсиях, так же шли куда-то гражданские, подчинявшиеся только законам движения поезда. Красотки поправляли пышные прически, а мужчины, в надежде на близость, заказывали коньяк и шампанское, отчаянно стараясь не думать о настоящем, (и уж тем более – о будущем) в гомоне публики и стуке колес.
Поймав за хвостик столь вредную мысль, Самоварова не стала ее развивать. «Несправедливостью мирового устройства» она отболела еще в двадцать пять, когда начала выезжать с Никитиным на трупы. Вместо цветов в руках любовника – бело-черный лист протокола, вместо приглушенной музыки – сердитые голоса и матюгальники опергруппы, вместо «игристого» – в лучшем случае прогорклый кофе. Она, бывало, огорчалась, но не роптала – ее путь, с ее молчаливого согласия, был уже кем-то обозначен…
Большинство пассажиров, наводнивших вагон-ресторан, были добротно и со вкусом одеты. Почти все без исключения женщины, вне зависимости от возраста, выглядели ухоженными. Возможно, дело было в уютном электрическом свете, который в поездах и самолетах, в отличие от лифтов и холлов поликлиник, снисходителен к людям.
Уже
