врачиха, которая оформит все необходимые справки. Не могу сказать, что я сильно расстроился из-за этого.
И вот, торжественный момент настал. Пароход вошел в Рижский залив. Вода поменяла цвет на темно-зеленый, в воздухе запахло хвоей. Представители Латвии на борту, в числе которых были капитан, 2-й механик Жора, буфетчица Елена и мой донкерман Серега, заметно оживились. Вскоре показалось устье Даугавы и на борт поднялся старенький, сухой, но очень представительный лоцман. На нем был одет старомодный мундир и фуражка с эмблемой капитана торгового флота еще советского образца. Говорил он по-русски, но с небольшим прибалтийским акцентом немного растягивая слова. Наш Валентин Михалыч тихонько заурчал, что можно было трактовать как высшую степень восхищения. Встретились два представителя старой советской школы. Капитан придирчиво оглядел свою белую форменную рубашку и ринулся оказывать гостеприимство. Не смотря на его многочисленные укоры и усилия, направленные на возрождение традиции ношения офицерами формы, традиция приживаться не хотела. Негодяй старпом сказал, что у него резкая антипатия к форме, возникшая, силами офицеров-командиров, еще во времена учебы в стенах Морской Академии. Младшие штурмана брали пример со старпома. А механики, как уже упоминалось, существа неразумные и, как следствие, темные. Стармех Вася вообще все время ходил, облаченный в рабочий комбез, опоясанный широким кожаным ремнем военного образца, с охотничьим ножом на поясе.
Под неспешные разговоры о былых временах расцвета Латвийского Пароходства и бестолковой молодежи, не чтящей морские традиции, пароход ошвартовался и замер у причальной стенки Рижского судоремонтного завода. На борт сразу же явился технический суперинтендант поляк Маче и заявил, что будет теперь с нами до самого конца. Для начала он решил пролезть по грузовым танкам и посмотреть, что мы там намыли. С собой он взял капитана, в новеньком белом комбинезоне. Мы с Серегой со злобными ухмылками смотрели как эти двое нырнули в первый танк.
Как не странно, но беглый осмотр всех удовлетворил. Пришел местный химик, померял атмосферу в танках, нашел ее взрывобезопасной. За ним заявился местный прораб Слава – начальник всех и вся и главный руководитель нашего ремонта. Он тоже полез в танки, нашел их удовлетворительными и повелел своим младшим бригадирам – начальникам бригад сварщиков начинать подготовку.
На Даугаву мягко опустился вечер, камыши тихо шелестели, вторя легким порывам ветерка. Со стороны пассажирского порта показался весь в разноцветных огнях вечерний паром на Стокгольм. Ветер донес музыку и смех с палубы. Настало короткое затишье, но вот откуда-то со стороны нефтебазы раздался глухой рокот. По мере приближения рокот нарастал и наконец, из сгустившейся тьмы появилась ржавая баржа, на борту которой белой краской было намалевано «Лахта». Еще на ее палубе обнаружилось два деда, бомжатской наружности, отчаянно матерящихся и ведущих себя нагло и вызывающе. Баржа эта именовалась нефтесборщиком
