зал, – что это тюрьма. Кто-то наши реабилитационные базы даже ГУЛАГом назвал. Да, Сергей Степанович?
– Я не называл, – тут же отозвался прямой как кол Сергей Степанович и обтер ладонью моментально вспотевший лоб. – Я просто привел в своей работе результаты изучения невербального общественного мнения.
– А я вас и не обвиняю, – успокоил его Иван Сергеевич. – Сергей Степанович, если вы, Василий Петрович, не забыли, занимается в вашем университете социологией. Видите, какую дрянь приходится на свет вытаскивать. Да успокойтесь вы! – прикрикнул он на побелевшего и схватившегося за сердце Сергея Степановича. – Не о вас речь. Пишут всякую дрянь на заборах, а ученым это разгребай, почерки сличай, лингвистическую экспертизу проводи. Есть еще у нас такие, кому реабилитация крайне необходима. К сожалению. Не понимают люди ситуации. Ну да ладно. Вам слово, Василий Петрович.
Василий Петрович постучал зачем-то по микрофону, по залу разлетелся металлический звук, прокашлялся, попытался рассмотреть лица бывших коллег, но фонарь бил прямо в глаза, и казалось, что он один в этом, залитом желтом свете зале.
– Может, вопросы какие есть? – спросил он нерешительно, как бы в пустоту. – Не знаю, с чего начать.
– Можно и с начала начать, – усмехнулся Иван Сергеевич. – Напомнить коллегам – какие ошибки совершили, как гуманно отнеслось к вам правосудие, а потом уже – как живется за городом. А там и вопросы пойдут.
– Хорошо, – согласился Василий Петрович. – Уважаемые коллеги, вам, наверное, памятна эта история…
Как ни старался Василий Петрович свести к минимуму историю своего грехопадения, Иван Сергеевич всякий раз направлял его, подбрасывая полузабытые или ничтожные, никем не подтвержденные, на взгляд докладчика, факты. Очевидно, Иван Сергеевич отлично знал не только свое дело, но дело нынешнего реабилитанта. Припомнились ему и кухонные разговоры, и превратное толкование истории страны – не совпадающее с официально утвержденной версией, и хуже того – растиражированное среди граждан с неустоявшейся позицией (студенты конспектировали лекцию), и единственная поездка по преподавательскому обмену в Штаты, и политическая активность в сетях, и интервью последней из оппозиционных программ, схлопнувшейся вслед за приднестровско-гагаузскими событиями. После наводящих вопросов и уточнений Василий Петрович уже и сам начал чувствовать себя матерым преступником, покусившимся на основы государства. Словно он не просто преподавал то, что хорошо знал, не просто один раз подписал письмо в защиту кого-то, кого он уже реально не помнил, и не просто вышел на митинг, протестуя против разрухи в головах (кстати, в зале сидела и пара человек из тех, кто выходил вместе с ним, да тот же Матвей Ильич, которого загородная реабилитация почему-то обошла), не просто вел блог и высказывал свое сугубо личное мнение по текущим политическим вопросам, а и в самом деле – раскачивал лодку,
