но пальцы не слушаются и сжимаются лишь наполовину.
– Не торопись, дай время зажить, не нагружай, – хрипло говорит доктор, делая большой глоток прозрачной жидкости.
– Спасибо, мужики, я завтра зайду и рассчитаюсь, – обещаю я, еле стоя на ногах.
– Заходи, пацан, мы тут постоянно сидим, – откликается кто-то за столом, но из-за густо парящего в воздухе табачного дыма я не вижу говорящего.
Толкаю дверь, прохожу в прокуренный тёмный коридор. Ещё одна дверь, и свежий ночной воздух ударяет мне в нос. Голова перестаёт кружиться, медленно прихожу в себя. Поднимаю глаза в небо и по привычке подмигиваю самой яркой звезде на небосводе.
До номера, в котором я остановился, далеко, но ночной весенний воздух так свеж и наполнен ароматами цветущих трав, что я решаю пройтись пешком. Медленно перебираю ногами по грунтовой дороге и представляю, как уже через месяц буду гулять босиком по пляжу Атлантического океана в Америке. Главное, чтобы рука успела зажить. Ведь пахать мне там придётся часов по 15 в день, нужно быть готовым. Останавливаюсь, смотрю на зашитую руку и пытаюсь сжать кулак. Пока ничего не получается. Но на мне всё быстро заживает. И рука заживёт.
Поднимаю глаза и вижу, как по пустынной улице, перебирая полукруглые ноги и что-то ворча, бежит старушка. И что она забыла тут в ночное время? Выхожу на пересечение двух дорог, поворачиваю за угол. Оттуда мне навстречу, чуть не сбивая с ног, без света фар вылетает старая шестёрка. Я рефлекторно делаю шаг в сторону, и это спасает мне жизнь. Выругавшись, поворачиваюсь и вижу, как машина, которая только что чуть не сбила меня, сбивает ту самую колченогую бабку.
Машина на секунду притормаживает, а через мгновение с сильной пробуксовкой опять набирает скорость и проезжает прямо по ноге сбитой старушки. Изо всех сил бегу за машиной, но она растворяется среди ночных неосвещённых улиц.
Подбегаю к бабке. Её нога лежит в неестественном положении, серые колготки залиты кровью. Забыв о своей руке, я хватаю её, и, взяв на руки, несу до уже известного мне травмпункта. Вспоминаю, как на тренировках мы с ребятами брали друг друга, закидывали на плечи и бежали так, пока есть силы. Но тут не тренировка, да и ноша у меня не простая.
Слышу тихие стоны и причитания бабки, больше похожие на молитву. Подбегаю к знакомой двери, стучу, не открывают. Держать бабку уже нет сил, стучу громче, слышу за дверью спасительный мат. Огонёк сигареты обдаёт тусклым светом знакомое лицо.
Мат, много мата. Вдвоём бежим по коридору, дверь, та же компания, тот же стол.
– Кладите сюда, – указывает на соседний стол тот, кто 15 минут назад зашивал мне руку. Кладём. Бабка начинает плакать и истошно орать.
– Ты идиот? Или герой? Тебе что, больше всех надо? – смотря в упор, орёт татуированный хирург голосом Высоцкого.
– А что я должен был сделать? Оставить её на дороге, чтобы она там сдохла? – ору в ответ. Всё вокруг
