не прогнали, если я в конце все-таки не умру.
Даже удивился, как легко удалось выговорить два главных страха разом. Фрея же вздохнула.
– Забыл, что собирался умереть только с моего разрешения?
– Вдруг я тебя настолько достану, что ты возьмешь и разрешишь?
– Не разрешу. Я к тебе тоже уже привязалась.
В груди приятно потеплело.
– Поэтому я все равно замечаю, когда тебе плохо, – продолжила Фрея, – и знаешь, это не слишком приятно, когда кто-то вместо твоей помощи выбирает причинять себе вред.
– Мне не очень больно на самом деле.
– Дей! – Ее глаза грозно полыхнули зеленью, я вскинул руки, сдаваясь.
– Хорошо, – недовольно пробормотал я, – только не ной потом, что от меня лишь беды.
– Они не от тебя, они рядом с тобой, потому один ты с ними не справишься. Но вместе мы вроде бы неплохо держимся. И ты правда нам нравишься.
– Ты назвала меня бестолочью, – мстительно напомнил я.
– Тогда заслужил, но больше не называю же, – отбила Фрея.
– Анс угрожает мне смертью.
– Признак наивысшего расположения.
– Угрозы?
– Их неисполнение.
Надеюсь, она шутит.
Фрея встала и подошла ко мне ближе, изучающе посмотрела в глаза.
– А теперь давай снова, только честно: сейчас с тобой точно все хорошо?
– Да, – ответил я, но Фрея продолжила смотреть. – Ладно. Я бы не отказался от снотворного.
– Ты и правда очень быстро учишься, – одобрительно кивнула она, направившись к кухне.
Я же все пытался заглушить голоса, шепчущие о том, что все это временно, терпеть раздражитель и источник проблем можно только до определенного момента. Накопится. Переполнится. А потом терпение переломится с тем же звуком, с каким хлопает за спиной входная дверь.
Глава 3
Бедствие
Воздух в туннеле затхлый и спертый, настолько тяжелый и плотный, что идти сквозь него – как сквозь воду: выматывающе до головокружения.
После яркого пустынного солнца здешняя тьма кажется абсолютной. Будто с головой нырнул в чернила. Вдыхаешь – и темнота заливается внутрь. Задыхаешься. Кашляешь. Но движешься дальше, потому что иначе нельзя.
Идешь на ощупь по каменному полу, неприятно шершавому после мягкого и горячего, как пепел, песка. Этот песок сверху, над головой, над слоем камня, на километры вокруг. Серый, как туман, бесконечный, как небо. Сейчас солнце жжет его, а потом, когда разрешат выйти, наверху уже будет ночь.
Пустынная ночь темная, холодная и немая, как глаза госпожи. Те глаза, что посмотрят равнодушно и безучастно на то, как пытаешься не дрожать, не дышать, не двигаться лишний раз. И в пустоте этих глаз две тонкие полосы не то чтобы света, а скорее нетьмы.
У госпожи черные руки, серые легкие нити волос. Когда она
