такой тюфяк, что она, наверное, украсила его рогами.
Мадемуазель Саже покачала головой, точно желая сказать, что она не прочь присоединиться к этому предположению.
Она даже тихонько прибавила:
– Ну да, тем более что этот кузен с неба свалился и история, которую о нем рассказали, довольно подозрительна.
– Да, он любовник толстухи! – подтвердила торговка рыбой. – Какой-нибудь бездельник, которого она подобрала на улице. Это сразу видно.
– Тощие мужчины – бедовый народ! – с убеждением подхватила Сарьетта.
– Кеню одела его во все новенькое, – заметила госпожа Лекёр. – Он, должно быть, недешево ей обходится.
– Да-да, вы, пожалуй, правы, – пробормотала Саже. – Надо разузнать…
Женщины условились наблюдать за всем происходящим в лавке Кеню-Граделей. Торговка маслом собиралась открыть глаза своему зятю на те дома, которые он посещает. Между тем Нормандка немного успокоилась. В сущности, добродушная Луиза ушла отчасти раздосадованной, что дала слишком много воли своему языку. После ее ухода госпожа Лекёр ехидно заметила:
– Я уверена, что Нормандка сама надерзила госпоже Кеню; это на нее похоже. Да не ей бы толковать о кузенах, свалившихся с неба, после того как она нашла младенца у себя в рыбном ларьке.
Они со смехом переглянулись. Потом, когда госпожа Лекёр тоже удалилась, Сарьетта продолжала:
– Напрасно моя тетушка занимается сплетнями, это только еще больше ее иссушит. Она меня колотила, когда на меня заглядывались мужчины. Ей-то уж, конечно, никогда не найти у себя под периной ребеночка, сколько ни ищи!
Мадемуазель Саже снова засмеялась. Когда же она осталась одна, то подумала про себя, возвращаясь на улицу Пируэт, что эти «три дуры» не стоят даже веревки, на которой их следовало бы повесить. Впрочем, ее могли увидеть в их обществе, а поссориться с Кеню-Граделями, людьми богатыми и, во всяком случае, пользующимися уважением, было бы очень некстати. Поэтому старая дева отправилась окольными путями на улицу Тюрбиго, в булочную Табуро, самую красивую во всем квартале. Госпожа Табуро, закадычная приятельница Лизы, пользовалась неоспоримым авторитетом во всех вопросах. Если говорили: «Это сказала госпожа Табуро» или «Госпожа Табуро сказала то-то», никакие возражения больше не допускались. Под предлогом того, что ей надо узнать, в котором часу будет топиться в хлебопекарне большая печь, чтобы принести блюдо из груш, старая дева завернула к булочнице и стала расхваливать необыкновенную чистоту в колбасной Кеню и хорошее качество приготовляемой у них колбасы. Затем, довольная своим моральным алиби, в восторге, что ей удалось, оставшись в стороне, раздуть пламя яростного раздора, начало которого она угадывала чутьем, старушонка вернулась наконец домой, отведя душу и раздумывая лишь о том, где она могла видеть раньше кузена госпожи Кеню.
В тот же день, после обеда, Флоран вышел прогуляться
