России» мировое масонство), – все они были первыми генералами русской военной разведки. Понятное дело, курсанты ВИИЯ во время учёбы редко вспоминали основоположников и классиков. Но, как написал по схожему поводу ещё старик Вергилий, «выбирая богов – выбираешь судьбу».
Многих манило в ВИИЯ это странное ощущение элитарности, избранности, витавшее в его стенах. И совсем не случайно так вышло, что учились в институте очень известные в будущем люди, можно сказать культовые персонажи, такие как писатель Аркадий Стругацкий, композитор и сценарист Андрей Эшпай, артист Владимир Этуш. О таких, как журналист Всеволод Овчинников и ещё с десяток не менее известных академиков и политиков, правда, не всегда подчёркивающих своё военно-переводческое «первородство», и говорить не приходится.
В ВИИЯ в лучшие его времена изучалось до 40 иностранных языков – больше, чем в любом вузе страны, а может быть, и мира. Знание этих языков находило самое что ни на есть прикладное и весьма оперативное применение в локальных войнах, о которых соотечественники лишь догадывались по очень скупым и не очень правдивым сообщениям в советских газетах. По двум языкам (с учётом географии тогдашних горячих точек) – арабскому и португальскому (потом добавился и персидский) – равных выпускникам ВИИЯ не было, да и быть не могло. По крайней мере в прикладном смысле – ведь после третьего, а порой и второго курса чуть ли не строем курсантов отправляли на боевые стажировки к нашим советникам в воюющих армиях – подчас весьма экзотических.
В тот год, когда Глинский поступил в ВИИЯ, произошел трагикомический случай. Курсанта-старшекурсника в центре Москвы задержал комендантский патруль. Начальник патруля узрел на курсантском кителе орденские планки с Красной Звездой, медалью «За боевые заслуги» и ещё двумя-тремя какими-то совсем непонятными – с саблями и полумесяцами. Бдительный офицер усомнился, так сказать, в легальности всей этой красоты. Ведь у абсолютного большинства обычных офицеров боевых наград не было вообще. А тут столько всего, да ещё у какого-то курсанта. Недоразумение, конечно, быстро разрулилось, причём мирно для обеих сторон. Офицер московской комендатуры, может быть, и не понял, как быстро его могли выслать из Москвы, окажись задержанный курсант внуком маршала или сыном члена ЦК. А ведь таких «детей» в первую очередь направляли на «боевые стажировки», и они привозили оттуда награды. Этим боевым «флёром», надо сказать, пользовались и другие виияковцы. Борис запомнил оправдания билетёра перед администратором «дефицитной» тогда «Таганки»: «Да я только двоих пустила – Булата Шалвовича (Окуджаву) – Любимов разрешил… И вот этого – курсантика из ВИИЯ…»
Хотя, надо признать, далеко не все виияковцы унаследовали у своих знаменитых родственников только лучшие качества. Например, учился в институте сын известного из истории Великой Отечественной войны лётчика-инвалида. И был этот курсант горьким-горьким пьяницей.
