шкурке настороженно замершее у себя на плечах существо, похожее на призрачного ручного горностая. «Что ж, некоторые очень любят казаться себе героями, – с привычным презрением подумала она. – Это ведь иногда так приятно щекочет неудовлетворённое честолюбие…» В конце концов, кому, как не ей, было этого не знать.
Милис ещё помнила, как сама чуть было не сделалась жертвой отвратительного лицемерия их врагов несколько веков тому назад…
– Никто не вправе осуждать тебя за твою ярость, – тихо повторила она. – Этот Ян никогда не освободился бы от принесённой им клятвы, если бы не гнусные козни ни-шуур. Он принадлежал тебе, кобэсими. Хаук отобрал у тебя раба… бесчестно и грязно, точно так же, как однажды чуть было не отобрал жизнь у тебя, крылатый, – Правительница перевела ярко полыхнувшие алым глаза на Тео.
Тот усмехнулся:
– Как было написано в одной хорошей старой книге, быть бессмертным всегда дорого искупается… за это не раз умираешь живьём.
Беловолосый задумчиво провёл левой рукой по острому как кинжал блестящему сталактиту.
– Хаук силён, Правительница, – хрустальные грани испуганно замерцали под прикосновениями его изогнутых птичьих когтей. – И он становится только сильнее в связке со своими воинами. Не признавать этого было бы ошибкой.
– Признавая ошибки, мы не снимаем c себя броню, а лишь надеваем её, тэнгу, – Сегун несколько раз с шорохом закрыл и снова открыл тяжёлый боевой веер, напоминавший чьё-то иссохшее крыло.
Потом он медленно прошёлся вдоль ряда глубоких как пустые глазницы скальных ниш, из которых ледяными каскадами стекал пахнущий йодом и морской солью воздух. Толстые щупальца червеобразных лиан всякий раз испуганно отдёргивались и с писком втягивались в стены, когда тот проходил мимо.
– Что ж, в конце концов, и Конфуцию не всегда везло, – сумрачно заключил Правитель. – Но ты сказал одну очень важную вещь, Тео. Главная слабость наших противников состоит в том, что они становятся уязвимыми поодиночке.
Донья Милис сплела пальцы перед грудью, и затейливые ажурные браслеты, показавшиеся из отороченного мехом рукава её тяжёлого платья, тихонько звякнули друг о друга.
– Если я верно чувствую, у тебя есть какой-то план, кобэсими? – вполголоса спросила она.
– Пожалуй… – медленно отозвался Сегун. Он с громким щелчком сложил зажатый в ладони веер и вновь обернулся к Тео: – Я же учил вас с Вильфом когда-то играть в «и-го́», пока вы оба ещё были оруженосцами, верно? Чёрные камни, белые камни, бесконечное количество ходов, бесконечное множество перекрёстков…
– В шахматы играют герои, го – игра богов, – процитировал в ответ блондин, улыбнувшись.
– Именно так, тэнгу. Каждая постановка камня – это принятое кем-то решение. Его больше нельзя исправить, можно только изменить, принимая всё новые и новые решения. И то место, которое было безопасным для камней твоего противника, может в любой момент стать для них ловушкой при появлении
